Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
— Как фамилие? — Полицай уселся на опрокинутое вверх дном деревянное корыто и приготовился писать.
— Моя? Доганяйло. А зачем вам?
— Та ни, це нэ вин тут живе, та ще и брэше про хвамылию. Мы у их уже булы, — уточнил Лёха. — А живэ тут Кулькына Гапка.
— Сам ты «гапка», — заметил Ванько. — Пишите: Кулькина Агафья Никитична.
— Отчество не нужно. Говори, какая худоба имеется.
— Корова да телок — вот и вся худоба.
— Брэше! Ще вивця та куры, — добавил Лёха.
— Скоко курей?
— Четверо. С петухом. Остальных учли в первый же день освободители.
— Но-но! Смотри мне!.. — недобро глянул на него полицай.
— А чё я такого сказал? Так оно и было. Да, запишите ещё три худобины: кошку и двух котят, — добавил, в свою очередь, и он.
— Цёго нам нэ трэба. Можешь из их сашлыкив нажарыть, — съехидничал помощник-консультант, помогая волкодаву встать на ноги; тот держался на них неуверенно, дёргал мордой, поскуливал. — Мабуть, вьязы звырнув? Нэхай, мы ёму прыпомнэм и це, — цедил сквозь зубы младший Гапон, оглаживая пса и косясь на Ванька.
— Худобу продавать, забивать и вобще расходовать с этого дня властями запрещено! — кончив писать, предупредил полицай и добавил: — За ослушание — расстрел!
Переписчики ушли. Лёха поддерживал волкодава за ошейник. Подошли остальные ребята.
— Дожили, ёк-карный бабай! Собственную худобу, даже кур, — не тронь, иначе расстрел, — сообщил им новость Андрей.
— Да пошли они вон, воще! Усех оставшихся пущу на жратву, а скажу, что хорёк утащил! — возмутился Миша. — А то сами уже давно мяса и во рту не держали, а эти асмадеи придут — и всё под метёлку… Так они и до картошки добирутся, и до всего остального.
— Эт точно, — согласился с ним Ванько. — Я видел, как он пялил глаза на мою. Всё надо будет надёжно прятать. Придется крепко поработать лопатой…
Туман пострадал несильно. Он поглядывал из будки и изредка покашливал. Вернулись к картошке.
— Эх, здря мы тогда не загнули салазки Гапону!.. — пожалел Миша. — Надо ж, какой мерзавец! Мало, что родитель фрицам зад лижет, так и он туда же.
Ему никто не ответил: каждый занят был своими мыслями.
— У полицая губа не дура, — сменил он тему. — Картоха у тебя в этом годе прям рекордная, воще. Такой я ещё не видел: десяток картошин — и ведро! Это что за сорт?
— Сорта не знаю, да и не в нём дело. — неохотно обозвался тот. — Вы навоз из-под коровы куда деваете? На кизяки. Такое добро сжигаете! А у меня он весь идёт на огород. Потому и рекордная. Земля она хоть и чернозём, а всю свою силу и щедрость выказывает, когда её умаслишь да уходишь.
— Тебе хорошо рассуждать при твоей бычачьей силе!..
— Братцы, а учётчики-то пошли в сторону Шапориных!! — забеспокоился Андрей. — Нужно немедленно предупредить девчат, а то зайдут, а они полуголые. Марта говорила, что иногда в одних трусах щеголяют.
— Я застал их раз в таком виде, — подтвердил Федя. — Простелили рядно и лежат загорают в одних трусиках, даже без лифчиков. И примерно в такое время: детвору уложили спать, а сами ультрафиолет принимают.
— Тебе, Хветь, везёт! — позавидовал Борис. — И что, так и продолжали лежать?
— Вмиг перевернулись на живот, устроили визг и потребовали, чтобы я в следующий раз оповещал свистом издалека.
— Дуй к ним, пока эти переписчики ещё на подходе, — сказал Ванько. — Нельзя, чтоб их застали врасплох!
Федя убежал, но вскоре вернулся: оказалось, что последние несколько дворов те обходить не стали. То ли полицай поверил Лёхе на слово, то ли из-за овчарки: пёс еле держался на ногах и дальше, видимо, идти был не в состоянии. Но нянек предупредил, чтоб были начеку, те ведь могут и вернуться. Для полной гарантии от неприятностей Федю вернули обратно, а уборкой и сортировкой урожая занялись вчетвером.
Август выдался на редкость не только жарким, но и сухим. Лишь однажды, и то в конце месяца, с юго-запада наползла на хутор тёмная, в полнеба, туча. Посверкало в ночи, погромыхало раскатисто, но хватило её лишь на то, чтобы смыть с листьев застарелую пыль да освежить немного утренний воздух. И напрасно радовались разбуженные грозой домохозяйки: надежда остаться дома не оправдалась. Утром по дворам проехал на лошади полицай и загадал всем явиться на работы…
Зато целый день потом посвежевший ветерок гнал по небу гурты облаков, и порядком обрыдшая жара сменилась на умеренную. Когда просохла роса, ребята ушли в глубь плантации на заготовку семечек: пока не объявлен запрет, надо запастись на зиму любимым лакомством. Срезали самые крупные корзинки и сносили их в одну кучу. Затем, расстелив найденную в акациях плащ-палатку, вооруженные палочками-выбивалочками, вчетвером занялись выколачиванием зёрен. Вчетвером потому, что Борис пас череду.
Возможно, за то, что хуторяне «любезно» подарили ему Жданку, полицай освобождал от работы в поле тех, кому припадала очередь пасти стадо. Сегодня она дошла до Шапориных, и Борис предложил свои услуги. Делал он это и раньше из уважения к Вере, но в этот раз услуга была особенно кстати, поскольку матери её, Елизавете, в кои веки удалось на целый день остаться дома, где накопилась уйма дел.
На брезенте быстро вырастали кучки семян, их ссыпали в мешки. За каких-то пару часов молотьбы Ванько на трёх из них затянул завязки и отнёс ближе к дороге.
— Шляпки тожеть нужно будет собрать все до единой, — сказал Миша, отшвырнув пустую. — Для бурёнок это лакомое блюдо.
— Особенно, когда нет ничего получше, — уточнил Ванько.
— А ещё знаете, чем нужно запастись? — не отвлекаясь от работы, спросил Федя и сам же ответил: — Ваткой.
— Какой ещё ваткой? — не понял Андрей.
— А вот такой. — Он разломил пополам сухую корзинку и из утолщения, каким заканчивается стебель, наскрёб белой, похожей на вату мякоти. — Зачем? А она знаешь, как горит! Вот смотрите. — Достал линзу, сфокусировал солнечный луч, пара секунд — и «ватка» затлелась; от неё остался лишь тонкий слой белого пепла.
— Ну и ну, воще! — крутнул головой Миша. — Гожо тлеет! А от кресала загорается?
— Конешно! С первого же удара, лучше всякого трута.
— И главное, не надо каждый раз прятать в трубочку.
А где ты увеличительное стекло раздобыл?
— Раздербанили негодную половину бинокля.
— Дай глянуть. Классная штучка! От бы и мне такую…
— Их было всего две, — сказал Андрей. — Одну я оставил себе, на память о комиссаре. А зачем тебе?
У меня появилась мысля: с помощью такой штуковины можно забацать хитрую мину-поджигалку.
— Кого ж можно ею поджечь? — с недоверием посмотрел на него Федя.
