Андрей Валентинов - Страж раны
— А чего? — спокойно отреагировал Косухин, доставая все то же удостоверение Сиббюро.
Солдат протянул руку, но Степа не сдвинулся с места.
«Карабин со штыком, — в голове у Косухина окончательно сложился нехитрый план. — Это хорошо, чердынь… Ну, давай!»
Косоглазый повторил приказ, но уже громче, а затем, не выдержав, шагнул вперед. Степа спокойно отдал бумагу, искоса поглядывая на второго бхота. Старший несколько секунд смотрел на удостоверение, затем подозвал второго солдата. Тот тоже заглянул в бумагу. Косухин шагнул вперед и самым спокойным тоном произнес:
— Да чего вы, ребята?
Солдаты подняли на него удивленные глаза, и в ту же секунду Степа негромко кашлянул.
Тускло блеснуло серебро. Солдат, стоявший слева, захрипел, и начал оседать на землю. Штык второго карабина дернулся. Но Косухин изо всей силы врезал «своему» солдату в челюсть. Бил он крепко — бхот рухнул на спину, а карабин был уже в руках у Степы. Косоглазый дернулся, пытаясь встать. Косухин резко нагнулся, штык с легким хрустом вонзился солдату в грудь.
— Винтарь! Винтарь бери! — крикнул Степа, передергивая затвор.
— Что? — секунду девушка непонимающе глядела на Косухина, затем, сообразив, подняла с земли оружие.
— Прожектора! — командовал Степа. — Видишь? Левый, у вышки?
— Да! — Берг деловито щелкнула затвором.
— Бей!
Стрелял Косухин неплохо, но сейчас спешил, и первые две пули ушли в «молоко». Раздался выстрел Наташи — и угловой прожектор погас.
— Годится! — одобрил Степа. — Теперь центральный, у ворот!
Сам он, ругая себя «мазилой», прицелился тщательнее, но вновь промахнулся. И тут нехотя, лениво ударил пулемет. Пули щелкнули по камням саженях в пяти от беглецов.
Ругаясь вполголоса, Косухин заставил себя на миг забыть обо всем, кроме прицела и слепящего ока прожектора. Спокойнее, красный командир, спокойнее! Еще одна очередь взрыхлила редкий снег уже ближе — но тут палец Косухина мягко надавил на спусковой крючок, и прожектор погас.
Вновь ударил пулемет, на этот раз сзади, со стороны монастыря. Шекар-Гомп опомнился и вступил в бой. Но тут сухо хлопнул карабин Наташи. Свет третьего прожектора мигнул и пропал, погрузив дно котлована во тьму. Только справа, возле входа на аэродром, было по-прежнему светло. Вновь ударили пулеметы, но уже вслепую. Пули ушли далеко в сторону.
— Побежали! — Степа схватил девушку за руку, и они бросились вперед, к скалам. Бежать было нелегко — мешали карабины. Сзади гремели выстрелы, темноту пронизывали отсветы трассирующих пуль, но враги стреляли, явно не видя цели. Луч одного из прожекторов метнулся по склону, нащупывая беглецов, но прошел мимо.
— Я… Стойте, Степан! — Берг остановилась, тяжело переводя дыхание. — Я сейчас…
Степа оглянулся. Теперь уже два прожектора шарили по дну котловины, но пока без толку. Стрельба утихла. Со стороны ворот и от лестницы, ведущей к монастырю, бежали черные фигурки, но они были еще далеко. Косухин прикинул расстояние — до скал оставалось метров двести.
— Скорее, Наташа…
Девушка кивнула и, чуть пошатываясь, сделала шаг.
— Я… что-то с сердцем… Бегите, Косухин…
Степа не ответил, вдруг заметив то, отчего стало действительно не по себе. Со стороны ворот, обгоняя бегущих солдат, к ним неслись легкие темные тени.
«Собаки… или волки, чердынь их! Кажись, попались…»
Он еще раз оглянулся — скалы были недалеко.
— Бегите, Косухин, — повторила девушка, — я…
Степа забрал у Наташи винтовку, аккуратно положил оружие на каменистую землю, и сильно, не размахиваясь, ударил девушку по лицу. Наташа дернулась и негромко вскрикнула.
— К скалам! Бегом! Поняла, интеллигентка?
— Да! — в глазах Наташи плавал страх. Косухину на мгновенье стало не по себе, но отступать было нельзя:
— Беги!
Наташа быстро кивнула и побежала. Косухин, вздохнув, передернул затвор. Чтобы добежать, девушке понадобится минут пять. Или даже чуть больше…
Девушка бежала неровно, чуть пошатываясь и спотыкаясь. «Добежит, — попытался успокоить себя Косухин. — Чердынь, она же не знает, где вход!..»
Оставалось надеяться, что темнота поможет Наташе скрыться, а те, кто находится в убежище, не спят и помогут. Впрочем, сейчас Степе пора было подумать о другом.
Он вскинул винтовку и стал всматриваться в приближающиеся тени. Темнота, скрывавшая беглецов, мешала прицелиться. И тут в глаза ударил яркий свет — луч прожектора наконец-таки поймал его. Секунда — и второй прожектор направил свой свет на Косухина. Степа зажмурил глаза, чтобы не ослепнуть, упал и перекатился в сторону, на мгновенье оказавшись в спасительной темноте. Он успел вскинуть карабин, надеясь разбить хотя бы один из прожекторов, но тут в глаза вновь ударил свет, и Косухин опустил бесполезную винтовку.
«Почему не стреляют? — и тут же пришел ответ. — Живым хотят, гады! А у меня и стилета нет… Ладно…»
Глаза немного привыкли к свету. Степа встал и поднял карабин. Он уже знал, что стрелять в оборотней бессмысленно, но вес оружия успокаивал.
Первая собака — огромная, куда больше тех, что уже приходилось видеть, вынырнула из темноты и молча бросилась на Степу, пытаясь допрыгнуть и вцепиться в горло. Косухин был начеку — штык ударил зверю в грудь, скользнув по крепким ребрам. Собака, сверкнув красными глазами, отпрыгнула в сторону.
Из темноты возник второй пес и тоже попытался прыгнуть, но в последнюю секунду передумал и, уклонившись от штыка, отбежал в сторону. Сзади послышался шорох, Степа обернулся и успел ударить штыком в живот еще одному псу, пытавшемуся прыгнуть на спину. И в тот же миг свет погас. На мгновение Степа ослеп, а когда глаза стали привыкать, заметил что-то странное. Собаки — и те три, что уже успели подбежать, и остальные, которые были уже совсем близко — падают на землю, пытаясь перекувырнуться. Косухин решил, что ему мерещится, помотал головой и окаменел — там, где была первая собака, вставало с земли нечто, напоминающее человека — высокое, выше Степы, с длинными кривыми руками. Но это был не человек — узкая, почти волчья голова сидела на плечах, спина странно горбилась, тело покрывала густая шерсть. Степа не успел даже испугаться — когтистые пальцы потянулись к горлу, он ударил прикладом, отступил на шаг, и тут на голову обрушилось что-то тяжелое. Перед глазами вспыхнул огонь, на миг стало больно — и наступила тьма…
Арцеулов спал тревожно. Короткие, странные сны сменяли друг друга. Снилась война — уже далекая, Германская, и эта, страшная, казавшаяся во сне еще более нечеловеческой, бессмысленной. Он увидел заснеженное поле, обгорелые хаты на окраине брошенной станицы. Мелькнули лица Орловского, Корфа, убитого под Екатеринодаром Мити Завалишина. И тут, заслоняя других, появился знакомый силуэт в короткой, не по росту, шинели с косо висевшим солдатским «Георгием». Из-под теплой зимней фуражки насмешливо сверкнули серые глаза:
