Виталий Мелентьев - Искатель. 1975. Выпуск №3
— Надо было меньше пить пива.
— Совет учту.
— А пока возьмите у меня десять рублей. Вот адрес. Вышлите, когда получите стипендию.
Вскоре на экраны вышел художественный фильм «Мечта» с участием известных актеров М. Астангова, Е. Кузьминой и Ф. Раневской. Вот как он начинался: по экрану медленно плыли крыши — черепичные, жестяные, бетонные. А диктор говорил о том, что большой и красивый город, который сейчас зрители видят перед собой, в сущности, очень странный. Здесь всего четыре промышленных предприятия. Зато ежевечерне зажигают огни четыре сотни развеселых заведений, где ищут отдохновения от многотрудных дел дневных хозяева этого города — коммерсанты.
Все кажется нереальным в этом городе. Не то жизнь, не то тяжелый сон, не то сатирический спектакль… Вот господин во фраке и белых перчатках (его великолепно сыграл Михаил Астангов). Он параден и манерен. За него стремятся выдать замуж дочерей или племянниц предприимчивые и честолюбивые матушки и тетушки. Еще бы — своя вилла, свои тысячи, а может быть, и десятки тысяч злотых. Как не польститься?
А на поверку оказалось, что фрак — единственное достояние господина, а белые перчатки господин по вечерам сам стирает в тазике с отбитой по краям эмалью…
Ни в титрах, ни в дикторском тексте город назван не был. Но фильм снимали во Львове.
Станислав, выйдя после сеанса на улицу, подумал: именно таким был Львов всего полтора года назад. Но странно, ему казалось, что в фильме речь шла о давным-давно минувших временах, которые никакого отношения не имеют к новой жизни.
Станиславу эта новая жизнь определенно нравилась. В свободные минуты он ходил в художественные музеи, куда билет теперь стоил всего двадцать копеек, а для студентов — десять. Смотри сколько хочешь. Хоть от двенадцати дня, когда музей открывается, до восьми вечера, когда он закрывается. Станислав немного рисовал. Даже не рисовал, а копировал известные картины. Нравились ему полотна романтиков. Особенно он любил картину «Потоп». На ней был изображен юноша, пытающийся спасти деву необычайной красоты. Но потоки воды вот-вот смоют их в пучину. Лишь позднее Станислав узнал, что эта картина не принадлежит к художественным шедеврам. А не сняли и не унесли ее в запасники лишь потому, что руки никак не доходили.
И вот однажды, когда Станислав наносил «Потопу» очередной визит, к нему подошел высокий элегантный молодой человек и спросил по-польски:
— Пану нравится пафос этой вещи? Да, тут есть размах, масштабность, что-то космическое… Именно космическое. По мните, у Шиллера: «Как маятник космических часов…»
Шиллера Станислав не читал. Но выражение — «маятник космических часов» — ему понравилось. А человек не очень понравился. Это был невероятно уверенный в себе тип. Говорил и сам вслушивался в звуки собственного голоса. Но был образован к умен. Только говорил он по-польски как-то странно, хотя и без акцента. Все время хотелось спросить, а какой же язык у него родной? Прощаясь, элегантный гражданин сказал:
— Мне было приятно познакомиться с человеком, так живо интересующимся искусством. Вот карточка. Это мой адрес. Недалеко отсюда. На Листопадовой улице. Заходите в воскресенье часам к четырем поболтать. Не стесняйтесь. Когда мы познакомимся поближе, вы поймете, что я свой парень.
Станислав смутился, но карточку взял.
Говорят цифры и факты
Только за один год существования во Львове Советской власти открыто 7 высших учебных заведений, 23 техникума и рабфака.
Раньше на весь Львов была только одна поликлиника, теперь их уже 13.
Газета «Вiльна Украiна», 14 сентября 1940 годаЗАГОВОР НА ЮРСКОЙ ГОРЕ
Старожилы утверждают, что весна 1941 года во Львове была на редкость нежной и трогательной. Цвели каштаны в Лычаковском парке, напротив недостроенного костела Матери Божьей Охраняющей. На Высоком замке — насыпанном прямо посреди города искусственном холме — розовым пламенем вспыхнула завезенная издалека сакура. А в конце Академической улицы и в парке имени Костюшко садовники разбили очень веселые клумбы. И обычно надменный серо-пепельный красавец Львов стал улыбаться. Львову еще многое было внове. Например, прямые поезда в Киев и Москву. Шампанское в витрине любого магазина, арбузы, завезенные из Николаева. Открылись Дом народного творчества, Дворец пионеров и институт усовершенствования учителей. Львовский Большой театр уже не именовался Большим, а просто оперным, а улица Легионов стала Первомайской. Закрылись дома свиданий, куда, как помните, так любил захаживать молодой пан Дульский — главный герой пьесы Габриели Запольской «Мораль пани Дульской». Итак, была весна, а точнее — апрель 1941 года.
В репетиционном зале театра оперы и балета, расписанном группой известных львовских художников конца прошлого века, солистка Мария Солневская переучивала с польского на украинский язык партию Кармен… Другая певица — Ружена Сикора — собиралась в турне по стране вместе с известным джазом.
В бывшем дворце графа Потоцкого, где теперь размещалось львовское отделение Союза советских писателей, беседовали классики славянских литератур — Тадеуш Бой-Желенский и Алексей Толстой. Рядом с ними сидел еще один писатель — Михаил Рудницкий. Он записывал беседу и не предполагал, что ровно через двадцать лет опубликует ее в книге «Писатели вблизи».
— Даже при самом тщательном отборе молодежи, которая выбирает какую-то профессию, мы часто ошибаемся, — говорил А. Н. Толстой. — Из того, что кто-то очень любит писать стихи, нельзя сделать вывод, что его любовь к поэзии однозначна с литературным талантом. Хотя нам всем часто кажется, что талант должен иметь точные признаки, как и физическая сила.
По улице в это же время бродил невысокий светлый юноша — студент медицинского института. Звали его Станислав Лем. Станислав пробовал свои силы и как писатель. Но не решался зайти во дворец, где теперь заседали писатели профессиональные, всемирно прославленные, книги которых издавались миллионными тиражами на десятках различных языков…
В трех десятках львовских музеев было полно посетителей — один за другим прибывали туристские поезда из Харькова, Ростова-на-Дону, Киева. Приезжие удивлялись, что в городе так много кинотеатров, что в этих кинотеатрах нет четко обозначенных сеансов — фильм крутят непрерывно, покупай билет и заходи когда захочешь — хоть посреди фильма, хоть под конец его.
Приезжие подолгу стояли у полосатых тентов — совсем как в дальних европах! Поражали и ухоженные аллейки парков, где не было асфальта, а лишь укатанный желтый песок, газовые фонари на улицах и странные таксомоторы французского производства. Слишком смелой и назойливой казалась приезжим реклама: «Лучший в мире кофе!», «Обеды как у мамы дома», «Покупайте всемирно известные чулки «Прима-Аида». К себе зазывала основанная в 1772 году аптека «Под венгерской короной», в справочном бюро еще давали адреса бельгийского, бразильского и даже перуанского консульств, а из двадцати семи казино лишь двенадцать успели перейти в разряд столовых. В остальных шел ремонт и перестройки. Стекла окон и витрины были густо замазаны известкой. Да и вообще в тот год была модна песенка:
