Альберт Иванов - Мир приключений 1986
Шкаф был массивный, наглухо закрывающий угол, и высокий, почти до самого потолка. Свет единственной лампочки почти не проникал сюда, и в углу царила темнота. Чтобы Мишка не улизнул от положенного возмездия, отец всякий раз, поднатужившись, пододвигал шкаф так, что оставались по краям только тонкие, в карандаш, щели возле стен, справа и слева. Эти щели светились как солнечные лучи. И стоять здесь в пугающем одиночестве было невыносимо, и чудилось, что за шкафом течет какая–то особенная, сказочная жизнь. Там звучали голоса, доносились музыка из репродуктора и тоненькое звяканье чайных ложек.
Мишка клялся сам себе, что никогда больше не ослушается родителей, не будет изводить до хрипоты соседскую собаку, гонять кур и стрелять бузиной в прохожих. Но когда его выпускали и приказывали немедленно ужинать и ложиться спать, а потом наступало утро, так не похожее на тягостные в предчувствии расплаты вечера, все начиналось сначала.
Однажды Мишка предложил отцу посидеть с ним хоть секунду в углу, но отец почему–то отказался. Наверное, он не чувствовал за собой никакой вины и сидеть там ему было не положено, — счастливый человек!..
Когда Гапон оставался по ночам один, без дяди Коли, он закрывался с головой одеялом, чувствуя себя как в спасительной скорлупе. Но главное — ни в коем случае не открывать глаза. И можно представить себе солнечный–пресолнечный день или раннее утро на реке, а то даже и Африку, где все ходят голые и черные, как сапоги, и едят бананы. Бананы он представлял себе в виде огромных орехов, а внутри них — парное молоко.
После гибели матери Гапон научился заказывать себе сны. Надо закрыть глаза, думать о чем–нибудь необычайно приятном и представлять себе все, будто наяву. Незаметно засыпаешь. И все само собой продолжается. Как в кино. Но если уж очень стараться, то редко получается. Поэтому и отец с матерью редко снились — уж очень он старался их увидеть. А чаще всего снился ему Робинзон Крузо на необитаемом острове, только Робинзон Крузо — он, Мишка. Он ведь тоже один. На острове тепло, козы, говорящий попугай, а Пятница похож на дядю Колю.
Но стоит только высунуть ночью ногу из–под одеяла — и сразу кажется: сейчас цапнут за пятку и утащат куда–нибудь. Ведь есть, говорят, такая отрубленная волосатая рука, которая может оказаться под кроватью, подползти и вцепиться в горло. Или тот человек, что ходит с перерезанным горлом и держит в руке бритву!.. После двенадцати ночи он шляется где попало. Сказки, конечно, но ночью почему–то в них верится.
…Гапон встрепенулся — на крыльцо вышел дядя Коля с чемоданчиком.
— Ты уже собрался? — торопливо сказал Мишка. — А то Валентин обещался заехать. Я уже сидор с вещами приготовил.
— Езжай сам. — Дядя Коля был сейчас какой–то другой, вроде навеселе.
— А ты?
— Я тебя найду потом. Не бойся. Опять вместе жить будем, щи хлебать, — засмеялся дядя Коля.
— Где там найдешь… — протянул Гапон. — Я и сам не знаю, куда попаду. Может, вместе поедем?
— Отстань. Надоел ты мне, — рассердился дядя Коля. — Если хочешь, жди меня здесь.
— Ладно, — сразу повеселел Мишка. — А ты без меня не уедешь?
— Сказал же.
И дядя Коля, прихрамывая, пошел по улице.
— А это точно? Чемоданчик–то зачем взял?
— Жди, — недовольно отозвался жилец.
Но Гапон, опасаясь, что дядя Коля вдруг передумает, влетел в дом и, схватив сидор, тихонько двинулся следом, прижимаясь к заборам.
Свернув за угол, квартирант оглянулся, бросил за штакетник клюшку и побежал.
Мишка от изумления чуть не сел на свой рюкзак… Затем, опомнившись, бесшумно пустился за своим жильцом, прячась за телеграфные столбы и обшарпанные тумбы.
Улочка вывела их на окраину города… Мало кто знал, что здесь в ничем не примечательном бревенчатом домике находилась молельная старообрядцев.
Дядя Коля тихо постучал в дверь. Ему открыл бородатый дядька и, пожав руку, заговорил шепотком:
— Я выйду, а снаружи замок навешу. Мало ли что. От пришельцев разных. Черный ход изнутри отпирается.
— Ладно. Как они?
— Чувствую, в смятении. Особенно те, которых я тогда у булочной встретил, после пожара в бараке.
— А–а, Хрящ и Мышь.
В большой комнате у стены стоял кованый сундук. Сдвинув его, дядя Коля открыл люк подпола и опустился вниз по лесенке.
— Привет от Седого, — сказал дядя Коля громко.
В углу чиркнули спичкой, и толстая свеча выхватила из мрака просторный погреб и людей.
— Привет, — сказал Хрящ, присматриваясь к гостю. — Знакомый голос… Ты, что ли, Седой?
— Я Седой, теперь мне от вас прятаться незачем, — властно сказал дядя Коля. — За вами должок, а его надо отработать. Пошумели в городе, панику поднимали — ничего, хорошо. Но этого мало.
— Говори — что. Мы с оружием, с деньгами. Ты много сделал для нас, — ответил Хрящ. — Расстанемся по–хорошему.
— Я хочу, чтоб и вам было хорошо. Сейчас из города все уходят. К утру могут появиться гости. Скажу, я видел их вблизи, и они не страшнее любого гражданина начальника. Или, скажем, меня.
— Ты чего крутишь? — нервно произнес Пахан.
— Через час–другой взорвут минный завод, — неожиданно произнес Седой. — Вот и подумайте, что будет, если мы захватим завод и сохраним. А? Подумайте. Каждый получит документы, деньги и полное доверие. Идти надо сейчас же, чтобы успеть.
Хрящ и Мышь промолчали.
— Я вор! — неожиданно выкрикнул Пахан. — Я вор в законе! Я на какое хочешь дело пойду — а тут на немца стараться? У меня мама в оккупации. Я не могу. Седой пристально посмотрел на него.
— Сделаешь дело — и увидишь свою старушку, а иначе свидание не состоится.
Наступила тишина.
— Мне все равно! — вдруг сказал Хрящ. — Я десять лет по тюрьмам мыкался и хочу за это иметь. А если ты не хочешь, беги на реку, там тебя катер ждет, бесплатный, с решетками.
— Там нам делать нечего, — буркнул Мышь. — Да и лезть под пули из–за какого–то завода чего? Я думаю, немцы и так нас не тронут.
— Правильно. — Пахан поспешно достал из–за пазухи немецкую листовку. — Вот мой пропуск и моя амнистия!
— С этой бумажкой, может, ко мне придешь, еще потолкуем, — отрезал Седой.
— Если б знал, что советская власть простит, был бы я здесь — как же!
— Ну, вам виднее. — Мишкин жилец неожиданно засмеялся. — Я пойду сам. — Он выдернул пистолет из кармана и попятился к лестнице, не выпуская никого из виду.
— Постой, — сказал Хрящ. — Мы потолкуем.
Бандиты собрались кучкой и начали тихо и зло совещаться.
— Я сказал: или — или! — оборвал накалившиеся страсти Хрящ и обернулся к Седому: — Выкладывай гарантии.
