Альберт Иванов - Мир приключений 1986
У дверей стояли. Деваться было некуда! Но тут рядом распахнулась дверь и выскочила полуодетая женщина.
— Горим! Горим! — кричала она.
Из комнаты Славки вырвалось пламя, затрещали доски… Поднялась паника. Захлопали двери, зазвенели стекла, полусонные люди давились у выхода и высаживали рамы, волоча за собой случайные вещи. Подхваченный толпой, Хрящ оказался во дворе.
Растерявшийся Сухарев хватал то одного, то другого жильца и кричал:
— Стойте, стойте, стрелять буду!
Обезумевшая толпа прорвала оцепление, и, потеряв всякую надежду справиться с ней, милиционеры бросились к горящему бараку.
Хрящ перемахнул через забор.
Когда приехали пожарные, барак уже пылал, как свеча. Сидели на уцелевших вещичках погорельцы. Ревели бабы, а вокруг гигантского костра бегала старуха с заварным фарфоровым чайником и все спрашивала у каждого:
— Крышечку не видели? Цветастенькая такая крышечка…
— Не видели, — отмахнулся Дубинин. Брови у него слизало начисто — две багровые полосы, — шинель зияла горелыми дырами.
— Стрелять нельзя было, — сказал подошедший Никишов, весь в саже, полушубок лохмотьями. — Люди кругом, а стены дощатые.
— Третий кто? — думая о чем–то своем, сказал Дубинин.
— Хозяин. Жил здесь. Хулиган, говорят.
— Я не о нем.
— Ах, тот… По–моему, Мышь. Схватить его не успел, не дался он. Сам еле выбрался. Загорелось, как порох. Керосин там в бидоне был.
Дубинин обернулся к Валентину.
— Вот так–то…
— А наган, который вы мне дали, вернуть? — робко спросил он.
— Оставь пока у себя… Никишов, собирай людей. Теперь не найти, пожалуй… Удрали… Обоих упустили!
— Если б в мирное время… — начал Никишов.
— Искать надо, товарищ Никишов! — вдруг вскипел Дубинин. — А не вздыхать!
— Слушаюсь. Разрешите идти?
— Иди. Лицо–то вытри.
Наблюдавший за всей этой суматохой дядя Коля постоял еще немного поодаль и заковылял прочь.
Глава 40
Сегодня утром стало известно, что город оставляют. Немцы прорвали оборону. И последние наши части, отступая с боями, обходят его с севера, там, где еще сохранились переправы. Кроме разрушенных деревянных мостов через овраги и болота, никаких преград между городом и фашистами не существовало. Было принято решение взорвать в 23.00 минный завод, чтоб он не достался врагу.
На последнем заседании горкома Никонорова приказала срочно наладить паромную переправу и произвести эвакуацию детей, рабочих с семьями и по возможности остальных жителей…
Когда кабинет опустел, к Никоноровой подошел Дубинин.
— Ну, как у вас?.. — устало спросила она.
— Никак… Начальство мое и сотрудники на фронт уходят. Я да Никишов — вот и все войско на страже законности.
— Наверное, даже не знаете, что про вас легенды ходят. Совсем недавно соседка мне сказала, что в город на борьбу с жульем и бандитами приехал отряд, как она говорила, «сто человек, все в штатском».
— Если бы… Я вот о чем думаю… Слышал как–то, один человек в очереди сказал: «Какое черное время! Фашисты лезут, а тут еще бандитизм, воровство, спекуляция… Куда смотрит милиция!» Не мог же я ему сказать, что нас мало, что нам помогают, как могут. Мы занимаемся самой черной работой — ведь вся мразь на поверхность всплыла! Но после войны мы будем вспоминать об этом тяжелом времени, как о необыкновенном, когда защищали нашу землю от фашистов, а наш тыл — от воров и бандитов! Так хотел я сказать, да сами знаете, — усмехнулся Дубинин, — оратор из меня никудышный.
— Ну, не скромничайте.
— Я хочу к вам с просьбой обратиться, — не сразу сказал Дубинин.
— Это уже будет вторая.
— Вторая?..
— Забыли? Вы же меня просили порекомендовать вас в угрозыск.
— Ах, да. Моя вторая просьба — почти что та же самая. Я вас прошу поговорить в управлении. К вам должны прислушаться. Мне поручено свернуть все дела, вывозить архивы…
— А в чем, собственно, ваша просьба?
— Оставить меня с Никишовым или хотя бы одного меня в городе. Выползут они, гады, при немцах, обязательно. Я хочу закончить дело.
— Знаете–ка, вы отправляйте с Никишовым архивы! Вам бы в госпиталь надо ложиться, — рассердилась Никонорова, — а вы со своим мальчишеством… Извините, Михаил Николаевич, мне некогда. Выполняйте, что вам приказано.
Глава 41
В этот день Валька решился пойти в военкомат.
Военкомат эвакуировался. Кипы бумаг, папки, несгораемые шкафы… Солдаты, чертыхаясь, тащили все это в машины.
Прижимаясь к стене, чтобы не мешать снующим людям, Валька поднялся на второй этаж. «Комиссар не откажет, я же его лично знаю… Не может он отказать, вместе с отцом раков ловили, он помнит. И на тяге еще были, отец смеялся: «Вальдшнепсиная охота». У них ничего, не повезло, а я трех подстрелил, на высыпку попал. Комиссар очень завидовал, но потом признался: «Из тебя выйдет ворошиловский стрелок!» Валька надеялся, что комиссар не откажет. «Здравствуйте, Иван Ефимович, отправьте на передовую, иначе сам убегу». А он: «Зачем убегать! Добровольцы нам нужны, постой, да тебе два года до срока еще не хватает!» — «Зато стреляю, помните? Ворошиловский стрелок!» Скажу, и отец просил».
Валька постучал в дверь. Никто не ответил. Он потянул за ручку, и дверь открылась. В кабинете было пусто, лишь кое–где валялись бумаги да зачем–то горела настольная лампа, хотя был день.
— Товарищ, вам чего? — сказал кто–то за его спиной.
Он обернулся и увидел женщину в гимнастерке, перетянутой ремнями.
И почему–то отметил, что юбка у нее была обыкновенная, штатская, а вместо сапог — мужские ботинки. Он отступил, она прошла в кабинет и выключила свет.
— А комиссар где?
— Вон он — Медведев, — женщина показала на открытое окно.
Валька выбежал во двор. У двух полуторок стояли неровными шеренгами ополченцы — человек пятьдесят. Среди них Митин, Сухарев, усатый старшина, следователь, сержант с разъезда и другие сотрудники милиции. За плечами у всех винтовки со штыками. Ополченцы были одеты в свое и напоминали группу вооруженных рабочих революционных годов.
— Товарищи ополченцы, — сказал Медведев, — вам предстоит задержать врага на подступах к нашему городу. Драться придется жестоко, до последнего. — Он умолк, хотел еще что–то сказать, но не стал и скомандовал: — По машинам!
— Товарищ военком, — тронул его за рукав Валька.
— Ну?
— Возьмите меня.
— Повестка где?
— Я не получал… Я сам, добровольцем.
— Придет и твое время, парень. Не спеши.
