Олег Воронин - Искатель. 1983. Выпуск №2
Ничем не примечательный измятый листок бумаги и несколько машинописных строчек: «Слипчук! Я выполнил свое обещание. Ты умрешь страшной смертью 10 июня. Я долго ждал. Час мести пробил. До встречи на том свете.
Гайворон».
— Товарищ полковник! Но ведь Слипчук действительно умер вечером десятого июня!
4
Старший инспектор уголовного розыска капитан Бикезин с пухлой папкой в руках почти бегом поднимался по лестнице на второй этаж горотдела милиции, где находился кабинет полковника Шумко, — он опаздывал к нему на доклад.
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Здравствуй, капитан. Ну что там у тебя новенького? Садись. Рассказывай.
— Машинку, на которой отпечатана записка, найти пока не удалось. Судмедэксперты тоже зашли в тупик. Говорят, что-то есть, интуитивно чувствуют, но доказать не в состоянии — случай совершенно из ряда вон выходящий. Просят откомандировать к нам из Москвы доктора Лазарева. Это один из лучших судмедэкспертов в стране.
— Набросайте текст телетайпрограммы, я подпишу.
— Пожалуйста, вот…
— Хорошо… Что еще?
— Данные по Гайворону.
Он подал полковнику листок, на котором было написано следующее:
«…Гайворон — подпольная бандеровская кличка Мирослава Баняка. Уроженец Рахова, по профессии ветеринарный фельдшер. Осенью 1945 года возглавил банду бандеровцев и был убит во время одной из операций «ястребков».
— Какое отношение он имеет к профессору Слипчуку?
— Выяснить пока не удалось. Правда, профессор тоже уроженец Рахова, но, со слов его жены, Слипчук никогда не упоминал Гайворона-Баняка.
— Это ничего не доказывает. Какова версия?
— Простите, товарищ полковник, но мы еще работаем с друзьями и знакомыми профессора. Потому одной версии…
— Плохо, очень плохо, капитан. Ты даже не можешь ответить на вопрос: убийство это или болезнь? Когда была отпечатана записка?
— Примерно пару недель назад согласно заключению НТО.
— Значит, все-таки вариант убийства не исключен?
— Думаю, что нет…
— Способ?..
— На отравление не похоже, так, по крайней мере, утверждают врачи.
— Ну что же, тогда до завтра. Надеюсь, к тому времени в конце концов что-либо прояснится…
Седой мужчина в круглых роговых очках стоял у двери кабинета Бикезина, время от времени поглядывая на часы.
— Вы ко мне?
— К вам. Вот повестка…
— Проходите в кабинет.
Усевшись на стул напротив капитана, он сказал:
— Моя фамилия Лубенец. Директор зоомагазина. Простите за нескромный вопрос: как вы узнали об этом?
— О чем?
— Ну об этой бумажке?..
— Какой бумажке?
— Вы разве не по этому поводу меня вызвали?
— Не знаю, о чем вы говорите. Просто нам нужно выяснить некоторые факты из биографии покойного профессора Слипчука, с которым, по нашим данным, вы были друзьями… Кстати, что это за бумажка?
— Вот, прошу…
Капитан Бикезин взял в руки небольшой листок — и не поверил своим глазам: точно такая же записка, что была обнаружена у профессора Слипчука. Отличалась она от первой только фамилией и датой!
Через несколько минут в кабинете полковника Шумно майор Клебанов и капитан Бикезин внимательно слушали рассказ Лубенца о событиях, тридцатилетней давности.
— …Коля хорошо знал Гайворона еще по Рахову — они учились в одной школе, затем в ветеринарном училище. Знал и я его… Да и — кто тогда в Рахове не знал старого Баняка, отца Мирослава, — мясника и лавочника? Он держал небольшую скотобойню и две или три лавки, в которых можно было купить все, что угодно, от иголки и куска ливерной колбасы до сенокосилки. Но вскоре пути Николая и Баняка-младшего разошлись, и они оказались по разные стороны баррикады: мы с Колей прошли с боями до Берлина, а Мирослав Баняк стал отъявленным бандитом… И только в сорок пятом наши дорожки волею случая перехлестнулись. Перед самой демобилизацией нашу часть отправили в Закарпатье, чтобы очистить Западную Украину от бандеровцев, которые затаились в своих «схронах» и по ночам терроризировали мирных жителей. Во время одной операции нам удалось захватить врасплох банду Гайворона и уничтожить ее…
— Когда к вам попала эта записка?
— Незадолго до смерти Николая. Я знал, что и ему кто-то прислал точно такую же — он мне позвонил на другой день. Тогда мы не придали этому значения, решили, что это чья-то недобрая шутка: об этой истории знали некоторые наши сослуживцы. Но когда Коля умер десятого июня!..
— Вы кого-нибудь подозреваете в этой, с позволения сказать, шутке?
— Нет, что вы!
— Кто-нибудь еще из ваших сослуживцев, участвовавших в разгроме банды Гайворона, живет в нашем городе?
— Да. Адвокат Михайлишин. Вы думаете?.. Нет, нет! Мы старые друзья, он и сейчас проходит курс лечения в какой-то клинике под Москвой: ожирение, астма и еще бог знает что. Это Коля направил его туда. За неделю до своей смерти.
— Понятно. Какое сегодня число?
— Пятнадцатое июня.
— А в записке дата, извините, вашей смерти обозначена семнадцатым?
— Да.
— Я не хочу вас пугать, но у меня, к вам есть просьба…
— Пожалуйста.
— Мы примем некоторые меры предосторожности на эти дни. Возможно, это серьезно… И, если вы не возражаете, у вас в доме погостит капитан Бикезин.
— Да, конечно, я понимаю… Очень вам благодарен за заботу.
— И еще, придется вам недельку побыть затворником. С вашим начальством я переговорю.
— Согласен…
5
Директор зоомагазина жил неподалеку от пивоваренного завода, на окраине города. Чистенький свежепобеленный домик, крытый оцинкованным железом, запрятался в тени старого сада, посреди которого стояло несколько пчелиных ульев. По двору суматошливо металась наседка с цыплятами, около забора, у клеток с кроликами, важно расхаживали павлины.
В уютной гостиной Лубенец и Бикезин играли в шахматы: капитан уже вторые сутки сидел взаперти вместе с хозяином дома, который оказался веселым собеседником и хорошим рассказчиком. Но вместе с тем капитан ощущал какую-то внутреннюю настороженность Лубенца, всевозрастающее беспокойство, особенно когда взгляд директора зоомагазина натыкался на старинные громоздкие часы, которые размеренно тикали над, диваном. Тогда он бледнел и подолгу задумывался над очередным ходом.
Глядя на него, и капитан тоже занервничал, сделал несколько ходов невпопад и неожиданно поймал себя на мысли, что ему очень хочется, чтобы этот день прошел как можно быстрее. Щемящее чувство неосознанной тревоги вползало в дом.
