Густав Эмар - Перст Божий
— Предложить мне помириться? — изумился дон Мануэль.
— Да, кабальеро; иначе чем же объяснить мое присутствие здесь?
— Я не понимаю вас, сеньор; ваша дружба к дону Порфирио, моему заклятому врагу, содействие, которое вы ему оказываете, говорят сами за себя.
— Вот здесь то вы и ошибаетесь, сеньор дон Мануэль. Я иностранец, и мне нежелательно было бы вмешиваться в чужие распри; дон Порфирио Сандос оказал мне громадные услуги. Что же касается вас, то вы сами питаете ко мне некоторую признательность. И я решился на следующее: встав между вами, постараться прекратить эту ненависть, которая разделяет вас, найти такое средство примирения, которое оказалось бы удобным и выгодным для обеих сторон. Это так просто, справедливо и честно, я убежден, что все остались бы довольны.
— Вы поражаете меня: вы-то ради чего интересуетесь этим делом?
— Но весьма важной причине, сеньор: я хочу помирить двух людей, которые, хотя и при разных обстоятельствах, были мне полезны.
— Прекрасная цель! — проговорил дон Мануэль насмешливо.
— Пусть между вами и доном Порфирио существовала страшная, неумолимая ненависть, я не отрицаю этого, но эта ненависть, не прекращающаяся столько лет, дала слишком много жертв с той и с другой стороны.
— Но что же вы хотите сказать?
— Сеньор дон Мануэль де Линарес, — сказал дон Торрибио с сильным ударением на каждом слове, — если эта ненависть действительно существовала, теперь, слава Богу, она угасла!
— Угасла! — воскликнул дон Мануэль, подпрыгнув на стуле.
— Со стороны дона Порфирио, по крайний мере! — спокойно ответил дон Торрибио.
— Как, он забыл?
— Все, кроме одного!
— А именно?
— Что вы оба — мексиканцы, преданные своему отечеству, что этому отечеству грозит опасность со стороны диких язычников, что вы должны соединиться и идти рука об руку, чтобы защищать его. Повторяю вам сеньор, дон Мануэль, ненависть дона Порфирио навсегда готова исчезнуть. Есть доказательство, которое убедит вас, что я говорю правду.
— Доказательство! Где же оно, дон Торрибио?
— Если бы дон Порфирио Сандос захотел уничтожить вас, он давно добился бы этого. В его руках бумаги, в которых заговорщики и бандиты ссылаются на вас, как на своего руководителя. Кто ему мешает представить эти бумаги куда следует, присоединив к ним секретные документы, в которых значится имя человека, претендующего незаконно завладеть престолом Инков, и изложены все планы и средства для исполнения этого преступного замысла?
— Он не сделал этого! — пробормотал дон Мануэль дрожащим голосом.
— Не сделал по своему благородству; он находит недостойным себя, даже подлым доносить на вас, своего врага!
— Он был бы гораздо великодушнее, если бы принес эти бумаги сюда, и я уничтожил бы их перед вашими глазами!
— Конечно, — ответил дон Торрибио с иронией. — Но раз эти ужасные доказательства будут уничтожены, то он остается безоружным перед вами. Дон Порфирио еще не уверен в ваших добрых намерениях, чтобы сделать столь непростительную глупость.
— Значит, вы мне предлагаете условия? — сказал дон Мануэль дрожащим от злости голосом.
— Может быть; во всяком случае, дон Порфирио желает мира.
— Приготовляясь вместе с вами к войне?
— Мы только обороняемся: вспомните о западне в Марфильском ущелье!
— Не я устраивал ее!
— Не стану спорить; но все же вы допустили ее; а асиенда дель-Пальмар, на которую вы пробовали напасть?
— Я не знаю, на что вы намекаете. Я, в свою очередь, тоже буду откровенен с вами, сеньор дон Торрибио. Вы полагаете, что я верю в ваши добрые намерения, о которых вы говорите так красноречиво; вы просто выдумали предлог, чтобы явиться сюда; неужели вы думаете, что я не знаю ваших проделок?
— Что вы хотите этим сказать?
— Я знаю, что вы проживаете скрыто в Уресе уже шесть дней. Ради какой цели? Я догадываюсь. Но смотрите, берегитесь, чтобы мои предположения на перешли в уверенность.
— Вы угрожаете мне, сеньор?
— Может быть, отвечу и я вам. Но помните, что между нами всякое примирение невозможно: вас и всех ваших друзей я всегда буду считать своими врагами. Знайте, что я неусыпно буду следить за каждым вашим шагом и расстрою все ваши проекты, направленные как против меня, так и против известных особ моего семейства, на которых вы осмелились обратить ваше особенное внимание.
— Это уж слишком, сеньор! Подобные намеки я считаю за оскорбление как лично себя, так и для той особы, которую я глубоко уважаю. Раз вы объявляете войну, — хорошо, мы принимаем вызов. Мы сделали последнюю попытку удержать вас на краю бездны. Теперь пеняйте сами на себя!
— Давно бы так; наконец-то мы поняли друг друга, сеньор дон Торрибио де Ньеблас! Возвращайтесь-ка к вашему другу, дону Порфирио Сандос, и передайте ему наш разговор: я не желаю принимать его милостей, а равно и сам не дам ему пощады. Что же касается вашего путешествия в Урес ради секретной цели, — вы ее не добьетесь.
— Довольно, сеньор, я удаляюсь! — ответил молодой человек с язвительной улыбкой.
— Так прощайте же, сеньор дон Торрибио, — сказал губернатор и добавил с сарказмом: — Поверьте мне, самое лучшее, если вы последуете моему совету — убраться подобру-поздорову в двадцать четыре часа. Предупреждаю вас, что по истечении этого срока ваше пребывание здесь подвергается опасности!
— Я уеду, когда мне заблагорассудится, сеньор, — гордо ответил молодой человек. — Ничто не может ускорить или задержать моего отъезда! Прощайте, дон Мануэль де Линарес! Помните, что я вам предлагал мир, и вы сами отвергли его!
Губернатор пожал плечами. Дон Торрибио вышел.
— Позвать сюда дона Кристобаля Паломбо! — распорядился дон Мануэль.
— Нельзя терять ни минуты, — проговорил он, оставшись один, — эти черти разузнали все неизвестно, какими путями. Выбора для меня не может быть. Надо действовать решительно — иначе, я погиб! Что же касается прекрасного юноши, влюбленного в мою воспитанницу, то я выслежу его, голубчика. Но не лучше было бы… нет, еще не поздно! Что бы там ни было, доведем дело до конца. Слава Богу, я еще не побежден!
В эту минуту в кабинет вошел дон Кристобаль.
— А, — сказал губернатор, повернувшись к нему, — теперь мы одни, мне много о чем надо переговорить с вами!
ГЛАВА XII. В которой Лукас Мендес является в новом свете
Дон Мануэль де Линарес со страхом следил, как все восставало против него. Его разговор с доном Торрибио де Ньебласом нанес ему последний удар, убедив в том, что его враги не только не считали себя побежденными, но, напротив, готовы были объявить ему открытую войну; они вывели на свет все его козни, обнаружили его заговоры и, конечно, им были известны остальные темные дела его.
