Александр Бруссуев - Полярник
Каждое утро он садился во вращающееся кресло в судовом офисе, одной рукой цеплялся за край стола, другой — за телефонную трубку. К нему с докладом прибегал боцман, как правило, с жалобами на механиков: бочки с маслом текут, колодцы трюмов не откачиваются, с трубы иногда сажа летит, лебедки плохо работают и т. д. Ди-ди хватался за телефон и набирал номер машинного отделения. После выдачи своей коронной серии он тоном секретаря парткома бросал:
— Разобраться!
Сразу после этого он набирал новый номер, на сей раз, капитанский:
— Механики колодцы трюмов не откачивают, заставляют бочки с маслом течь, сажей бросаются из трубы, лебедки не ремонтируют.
Потом свирепо смотрел на боцмана, тяжело вставал и отправлялся в каюту отдыхать от трудов праведных. А мы со вторым механиком в это самое время кричим непристойности в машинном отделении и трясем кулаками в направлении палубой выше.
Пока я не изловил Ди-ди однажды в коридоре с мрачным и решительным выражением лица, он имел обыкновение звонить по ночам. Так ему казалось, что он настолько болеет за работу, что просто горит на ней. Ди-ди, взглянув мне в лицо, понял, что сейчас его будут бить и, возможно, ногами.
— Еще один ночной звонок, или после конца рабочего дня — пеняй на себя, — сказал я официальным тоном старшего механика, готового на подвиги во имя справедливости.
— Так может мне и не работать вовсе? — испуганно пролепетал он, возмущаясь в меру своей уязвленной гордости.
— Телефонистом — ни в коем случае.
Ди-ди обиделся и ушел, но донимать нас перестал. Доложил все капитану, престарелому маразматическому новозеландскому голландцу. Тот вызвал меня на разборку, но почему-то оробел, не нашел нужных слов и отпустил восвояси.
Тем не менее старпом сдаваться не собирался. Превосходство штурмана над механиком как раз и заключается в том, что круг его обязанностей напрочь убивает способность конструктивно мыслить. Поэтому штурмана и спят сладко, и вредными мыслями решения проблем на обременены, потому что все их проблемы благополучно спихиваются на широкие механические плечи. Ну а разница в том, чтобы приказать устранить непорядок, и придумать, как его устранить, очевидна.
Мы выходим из Рейкьявика, нас встречает взбешенный океан и пытается сорвать злобу на нашем суденышке. Ночь нарушает безмолвие ударами волн о корпус, свисте ветра в кранах и биениями друг о друга контейнеров. Двигатель грохочет, сердешный, толкая нас прочь от негостеприимного острова навстречу к другому острову, по ту сторону океана, имеющему собачье название Ньюфаундленд. Ему, двигателю, трудно справляться с нагрузкой, волны, тупо бьющие в нос парохода, очень тяжелы и по высоте достигают десять метров. Но через час положение должно стабилизироваться, сердце судна войдет в устоявшийся режим, что позволит нам медленно, но верно двигаться на запад.
Тут возникает Ди-ди, намеревающийся последним указанием поставить точку в своем рабочем дне.
— Ставлю тебя в известность, что я включаю вентиляцию трюмов, — говорит он мне.
— Ой, не включай, — отвечаю. — Ничего хорошего из этого не выйдет.
— Это почему?
— Потерпи до утра, или хотя бы часок-другой. Пусть двигатель в режим войдет.
Но Ди-ди ждать еще час не хочется, сон штурмана свят, как зарплата.
— Ничего не знаю, положено включить — значит, включу.
— Ладно, — говорю. — Тебе, конечно, видней. Но могут возникнуть сложности.
Ди-ди недовольно морщится:
— Какие еще сложности?
— Двигатель может встать. Могу объяснить все технические нюансы.
— Это ваши проблемы, но подожду, так уж и быть, — старпом машет вялой рукой, уходит в надстройку и включает вентиляцию.
Двигатель возмущается и отключает с себя все потребители электричества. Наступает миг обесточивания. Свет гаснет, но зажигается вновь от включившегося аварийного движка. Главный двигатель сбрасывает обороты и не намеревается дальше тащить в море судно. Волны, словно обрадовавшись, медленно, но верно начинают поворачивать полупарализованную тушу парохода бортом к волне. Это совсем нежелательно: так мы можем потерять не только драгоценный палубный груз, но и плавучесть. Надеяться на то, что самодовольные исландские спасатели придут к нам на помощь вовремя — смешно.
Сирена тревоги поет свою унылую песню. Сердца механиков тоскливо сжимаются — надо бежать бороться, сердца штурманов раздраженно колотятся — ну, что там еще у этих бездарей произошло? Ди-ди важно подымается по трапу в свою каюту, держась за поручни обеими руками — качать стало просто немилосердно.
Я мечусь по машине, как Квазимодо по собору Парижской богоматери, реанимируя механизмы по степени их важности. Наконец, судно перестает заваливаться на борт, начинает слушаться руля и вновь продолжает свое движение к далекой заокеанской цели.
— Ди-ди, сука, — шепчу я и грязной рукой хватаюсь за телефон. Но потом, передумав, обессилено сажусь в кресло. Все равно ничего старпом не поймет, потому что так легче жить. А перевоспитанием заниматься я не умею, разве, что ли, в морду дать?
Через месяц заменился Василий, компания почему-то заодно с ним поменяла урку-моториста. Из опытных остался один я. Хотя, какой там опыт приобретешь за месяц знакомства с техникой, если все это время занимаешься не спокойным изучением матчасти, а борьбой за живучесть.
Новый второй механик оказался на редкость смышленым, поэтому без раскачки и раздумий бросился вместе со мной в бой. Нашего урку заменил совсем молодой урка, лишь только начинающий морскую карьеру, поэтому смотрящий на все наши битвы с большим желанием помочь, но с круглыми глазами непонимания сути происходящего. На электромеханиках компания, как водится, экономила, поэтому его каюта пустовала, а все обязанности должны были выполнять мы. Мы и выполняли, засучив рукава. Воевали со штурманами до их истерик, оттягивая любую электрическую работу. Поэтому очень многое из автоматики работало сугубо в ручном режиме, потому что ввиду элементарных знаний по упорядоченному движению заряженных частиц, мы с трудом могли постичь процессы, происходящие в хитроумных электронных агрегатах, которыми было нашпиговано наше судно, имеющее допуск работы в безвахтенном режиме, то есть без постоянного наличия механика в машинном отделении.
— Андрюха! — говорю я новому второму. — Компрессор рефкамеры перестал запускаться автоматически.
— Добро! — отвечает он мне. — Переходим на режим ручного управления. Ставлю мост на автоматике.
Компрессор включается теперь один раз, но работает без остановки. Мы смеемся и потираем руки.
— Дед! — обращается Андрюха ко мне. — Защиты рефкамер вырубают компрессор.
