Лев Линьков - Большой горизонт
Задумался Алексей-пограничник. А тут — новая станция. «Город Иркутск! — кричат в окошко парни и девушки. — Пересадка на Падун-порог. Выходите, у кого руки крепкие, совесть чистая!»
Решил Алексей-пограничник и сошел с поезда выручать Ангару! Тут и сказке конец».
А вот текст письма, которое прислал Алексей Баулину:
«Здравия желаю, товарищ капитан третьего-ранга! Не сердитесь, что я так долго вам не писал. До материка мы добрались без особых приключений. Правда, в Охотском море попали в хороший шторм, баллов на девять. Капитан объявил аврал по закреплению груза на верхней палубе. Мы, бывшие пограничники, работали как положено. Особенно старался Милешкин.
Вот я написал «бывшие пограничники» и даже сам не поверил: неужели я — «бывший»? Нет, Николай Иванович, никогда я не буду «бывшим». Всегда и везде, пока жив, буду пограничником.
Теперь хочу написать Вам о самом главном.
В Николаевске, в порту, мы встретили демобилизованных солдат и сержантов из Таманской дивизии. Они ждали «Дальстрой». Начались взаимные расспросы: «Куда едете?» Оказывается, таманцы — их двести человек! — сговорились еще с полгода назад поехать по призыву партии на Дальний Восток. И вот с комсомольскими путевками они спешат на Южный Сахалин строить дороги и шахты.
В Хабаровске на вокзале играл оркестр, было полно народу, со знаменами, с плакатами. Встречали только что прибывший скорый поезд. (Между прочим, среди ребят и девчат Петро Левчук встретил знакомых из своей Одессы.)
В Чите нам повстречался новый поезд с запада, тоже с комсомольцами. И опять демобилизованные — матросы и старшины из Севастополя. Спрашивают: «Куда загребаете?» — «По домам», отвечаем. «А мы всей боевой частью взяли курс на якутские алмазные россыпи».
Тут у нас такое началось! «Запад на восток подался, а восток катит на запад — непорядок! — кричит Левчук. — Встречные перевозки!» — «Рак пятится назад, а щука тянет в воду!» — попробовал было Милешкин пошутить. Его прямо заклевали.
Словом, Николай Иванович, в Иркутске душа моя не выдержала. Пожелал я нашим ребятам дальнейшего счастливого плавания, а сам свернул с курса на север к Падунским порогам. В обкоме комсомола мне все документы оформили за полчаса и включили меня в группу ленинградцев и горьковчан, которая едет на строительство Братской гидростанции. Одобряете?
Петро Левчук, Иван Сомов, Иосиф Гургенидзе сказали на прощание, что повидаются с родными и тоже сюда махнут. Милешкин почесал за ухом: «Я тоже подумаю». Подумать решил, и то хорошо!
Планы мои, Николай Иванович, такие: в Братске на первых, порах поработаю на том участке, куда поставят. Строителем так строителем. Могу и электриком, и бетонщиком, и радистом на трассе будущей электромагистрали. А там, глядишь, и школы построят — снова стану преподавателем.
Сегодня наша партия выезжает из Иркутска. Пишу на пристани, на берегу Ангары. Она действительно красавица. Посылаю письмо и сказку Марише. Если она чего-нибудь не поймет, Вы, пожалуйста, ей объясните. Написал письмо в Загорье Дуне, зову ее сюда, то есть на Падун.
Николай Иванович! У меня к Вам есть предложение и огромная просьба. На будущий год вы должны отправить Маришу на материк, в школу. У Вас, как и у меня, нет никого родных, и Марише придется жить в интернате. Дорогой Николай Иванович! Отпустите Маришу ко мне в Братск. Она будет жить со мной и с Дуней. Я уверен, что Дуня обязательно приедет. Мы будем для Мариши, как старшие брат и сестра. Если Вы сами не сможете сюда приехать, то я возьму отпуск и прикачу встречать Вас во Владивосток. Я очень люблю Маришу и заверяю Вас, что ей будет хорошо. Согласны?
С нетерпением жду от Вас письма. Пишите мне по адресу: Братск, до востребования. (Другого. адреса я пока еще не имею.)
Горячий привет боцману Доронину, Игнату Атласову и всем нашим пограничникам.
Спасибо Вам за все хорошее! До свидания! Ваш Алексей Кирьянов, старшина 1-й статьи…»
На пирсе, куда мы пришли вместе с Маришей и Баулиным, произошла встреча, которой я не мог ожидать при всем своем желании.
— Здоров, попутчик! — окликнул меня кто-то.
— Петрович! — Я-с трудом поверил своим глазам: среди людей, разбирающих доставленный «Мичуриным» груз, стоял, улыбаясь, старый кузнец из Сормова. Глаза у него были все такие же ясные, и знакомый хохолок развевался надо лбом, как флажок.
Мы обнялись, как давние друзья.
— Какими судьбами? — спросил я Петровича.
— Володька уговорил! Мы с Матвеевной — к нему, а его, видишь ли, сюда направили. Не делиться же семейству. Кузнецы и< здесь народ нужный… Вот он, Володька, — с гордостью показал Петрович на высокого, статного военного инженера. — Судоремонт будет здесь налаживать.
— А Матвеевна где же?
— С невесткой и внучатами в поселок пошли. На новоселье, случаем, не останешься?
Пришлось с сожалением отказаться.
— Жаль, да ничего не попишешь! Другим разом приедешь.
Петрович озабоченно осмотрелся вокруг:
— А по другую сторону, за этим за самым вулканом, тоже один голый камень?
— А что?
— Приглядываю, где садочек разбить.
— Трудновато будет, — уклончиво ответил я.
— Без труда и интереса нет, не на курорт ехали — хозяйствовать. А без яблонь на нашей советской земле никак нельзя. Люди скоро на луну полетят, а ты — «трудновато»!
Неожиданно он перешел на просительный тон:
— Уважь, друг, пришли мне по весне с первым пароходом саженцев. Я ведь из Сормова подался одним духом, не до саженцев было…
Тот же самый катер, на котором когда-то ходил в дозор Алексей Кирьянов, хлопотливо, урча мотором, вез меня к «Мичурину», бросившему якорь на внешнем рейде. За штурвалом стоял главстаршина Игнат Атласов.
На пирсе прощально махали фуражками, бескозырками и кепками свободные от службы пограничники и рабочие. И долго еще я видел среди них высокого, слегка сутуловатого Баулина, боцмана Доронина с Маринкой на плече и кузнеца Петровича.
Катер подошел к борту парохода. Мы с Атласовым крепко пожали друг другу руки.
— Счастливого пути! — крикнул мне главстаршина, когда я поднялся на борт парохода. — Пишите!
— Обязательно! Не поминайте лихом, счастливо оставаться! — крикнул я в ответ.
Выбрав якорь, «Мичурин» попрощался с островом протяжным гудком и лег на курс.
Взбежав по трапу на капитанский мостик, я попросил у штурмана бинокль.
У пирса стояли сторожевики, возвратившиеся из ночного дозорного крейсерства. На мысе Доброй Надежды белели домики служб и клуб базы. А вот и утес, на котором выщербленный временем каменный крест и гранитный обелиск с пятиконечной звездой… Вот и замшелый камень, и на нем Маринка, а рядом с ней капитан 3 ранга Баулин.
