Пэм Муньос Райан - Эсперанса
Абуэлита рассмеялась, засунула руку глубоко в карман платья, достала плоский гладкий камень и дала его Исабель. Девочка посмотрела на него с восхищением и протянула Абуэлите цветы.
– Я думаю, мы станем хорошими друзьями, да, Исабель?
Исабель кивнула и отошла в сторону, чтобы Абуэлита могла подойти к своей дочери.
Никто не успел подготовить маму к приезду бабушки.
Эсперанса смотрела, как Абуэлита подошла к спящей маме, отдыхавшей на самодельной кушетке. Вокруг нее росли виноградные лозы, ягоды созрели и были готовы упасть.
Абуэлита остановилась в нескольких шагах от мамы и посмотрела на нее.
Перед мамой лежали стопка кружевных карпетас, вязальный крючок и нитки. Абуэлита подошла и погладила ее по голове, аккуратно убирая выбившиеся пряди с маминого лица и приглаживая ей волосы.
– Рамона! – позвала она тихо.
Мама не открыла глаза, но сказала, словно во сне:
– Эсперанса, это ты?
– Нет, Рамона. Это я, Абуэлита.
Мама медленно открыла глаза. Она смотрела на Абуэлиту, никак не реагируя, как будто не видела ее. Потом она подняла руку и потянулась, чтобы дотронуться до лица матери и убедиться, что это происходит на самом деле.
Абуэлита кивнула:
– Да, это я. Я приехала.
Абуэлита и мама не произнесли ни слова. Они говорили на собственном языке счастливых восклицаний и переполнявших их чувств. Эсперанса смотрела, как они плачут, и удивлялась, что ее сердце до сих пор не разорвалось от радости.
– Ох, Эсперанса! – сказала Исабель, прыгая и хлопая в ладоши. – Мне кажется, что мое сердце танцует!
– Мое тоже, – прошептала Эсперанса. Потом она схватила Исабель и закружила ее в руках.
Мама не хотела отпускать Абуэлиту. Она приподнялась на кушетке и усадила ее рядом, держа за руку, словно боялась, что та может исчезнуть.
Вдруг Эсперанса вспомнила свое обещание, вбежала в дом и вернулась, неся что-то в руках.
– Эсперанса, – сказала Абуэлита, – неужели это мое одеяло? Ты закончила его?
– Еще нет, – сказала она, разворачивая одеяло. Мама взялась за один конец, а Эсперанса потянула за другой. Оно протянулось от кустов персидской сирени до тутовых деревьев. Им можно было закрыть три кровати. Все засмеялись. Клубок ниток все еще был соединен с одеялом – оставалось довязать последний ряд.
Они собрались все вместе у стола. Эсперанса придвинула к себе огромное одеяло, взяла крючок и стала вязать последний ряд.
Когда мама наконец смогла заговорить, она посмотрела на Абуэлиту и спросила у нее то же самое, что Эсперанса у Мигеля:
– Как ты сюда добралась?
– За мной приехал Мигель, – сказала Абуэлита. – Луис и Марко были невыносимы. Если я шла на рынок, за мной всегда следил один из их шпионов. Я думаю, они считали, что вы все еще в Мексике и в конце концов вернетесь за мной.
Десять петель до верхушек гор.
Эсперанса слушала, как бабушка рассказывала маме, в какое бешенство пришел дядя Луис, когда обнаружил, что они уехали. Он стал одержим мыслью найти их и опросил всех соседей, в том числе и сеньора Родригеса. Они даже приехали в монастырь, чтобы расспросить сестер, но им никто ничего не рассказал.
Добавить одну петлю.
Через несколько месяцев после их отъезда она почувствовала, что с мамой случилось что-то плохое. Это чувство не оставляло ее, и она месяцами каждый день зажигала свечи и молилась за то, чтобы с ними все было в порядке.
Девять петель вниз до долины.
Однажды, когда Абуэлита почти сдалась, она нашла раненую птичку в саду. Бабушка думала, что она больше никогда не взлетит, но, когда подошла к ней на следующее утро, птица взмыла в небо. Бабушка знала – это знак: как бы плохо у них ни шли дела, они улучшились.
Пропустить одну петлю.
Потом кто-то из монахинь принес ей записку, которую кто-то кинул в ящик для бедных. Она была адресована бабушке. Записка была от Мигеля. Он подозревал, что за Абуэлитой следят, поэтому стал приносить ей записки под покровом темноты. В них он рассказал бабушке о своем плане.
Десять петель до верхушек гор.
Мигель и сеньор Родригес приехали глубокой ночью и отвезли ее на станцию. Пока они ехали, Мигель не отходил от нее ни на минуту.
Добавить одну петлю.
Он сказал, что Рамона и Эсперанса нуждаются в ней.
– И это правда, – сказала мама. Ее глаза снова увлажнились. Она благодарно взглянула на Мигеля.
Горы и долины. Горы и долины. Как их много, подумала Эсперанса. Когда ее волос падал на колени, она брала его и ввязывала в одеяло, чтобы счастье и все те чувства, которые владели ею сейчас, остались с ними навсегда.
Когда Эсперанса рассказывала Абуэлите обо всем, что с ними произошло, она не измеряла время привычными сезонами, вместо этого она, как полевая работница, говорила о времени созревания различных фруктов и овощей, о периодах сельских работ на земле.
Они приехали в долину в конце сезона винограда: «томсона бессемянного», «красной малаги» и черного «рибьерса». Мама надышалась пылью во время бури тоже в конце сезона винограда, тогда-то она и заболела. Потом пришло время подвязывать виноград и готовиться к картошке. С картошкой работали посреди зимы и промерзали до самых костей. Во время резки картофельных глазков мама попала в больницу. Месяца проходили без названий, было только время – время подвязывания лоз в опустевших виноградниках и серых дней, когда нельзя было согреться. А потом пришла весна, долина жила ожиданием – благородной спаржи, созревания винограда, шелеста ветра в листве деревьев. Появились ранние персики, в полях сверчки заиграли свои ночные симфонии, и мама вернулась домой. Абуэлита приехала в сезон слив. А сейчас виноградники снова принесли урожай, и Эсперанса стала на год старше.
За несколько дней до своего дня рождения Эсперанса упросила Мигеля отвезти ее к предгорью до восхода. Она хотела кое-что сделать. Она встала в темноте и на цыпочках вышла из дома.
Они ехали по пыльной дороге, ведущей на восток, и припарковались, когда дорога стала непроезжей.
В сером свете была видна тропинка, ведущая на плато.
Когда они поднялись на вершину, Эсперанса оглядела долину. Прохладный утренний воздух заполнил легкие. Внизу она видела ровные ряды домов с белыми крышами и расстилавшиеся поля. На востоке за горами занимался рассвет.
Эсперанса наклонилась и потрогала траву – она была холодной, но сухой. Девушка легла ничком и похлопала по земле рядом с собой:
– Мигель, ты знаешь, что, лежа на земле, лежа спокойно и не двигаясь, можно услышать, как бьется сердце земли?
Он недоверчиво посмотрел на нее.
