Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете
По дороге в отряд решил: всему батальону даст двое суток отдыха, а всем участникам операции — и увольнительную в город на этот же срок. После такого нервного напряжения необходима разрядка. И вино, и девушки. А главное — освобождение от жесткого распорядка. Вместо себя оставит Феликса Обрагона — он такой же колючий и требовательный, каким был Виктор Гонсалес. А сам за эти двое суток обернется...
В Море его ждали с нетерпением. Оказывается, весь его саперный батальон на нынешний вечер пригласила в гости бригада, дислоцирующаяся в городке над Тахо. В местном театре бригада давала концерт художественной самодеятельности. Командир бригады, седоусый кадровый офицер — команданте, пригласил в свою ложу Артуро, Обрагона, Хозефу и еще несколько командиров отряда.
Помещение театра было хоть и маленьким, но настоящим: с фойе, люстрами, с круглым залом — партером и амфитеатром, с расписанным фресками потолком и тяжелым занавесом на сцене. Зал был битком набит. В воздухе пластами колыхался тяжелый запах сигар.
Когда офицеры вошли в ложу, бойцы в партере и амфитеатре вскочили и, повернувшись к ним, остервенело захлопали в ладоши. «Ишь как любят своего деда», — подумал Лаптев. Но седой майор и его командиры повернулись к гостям и тоже зааплодировали.
— Хозефа, в чем дело?
— Это они благодарят вас за патронный завод.
— Откуда они узнали?
— Весь город уже знает. Наверно, Божидар и другие, чтобы не повторилась та гвадалахарская история с корреспондентом, позаботились о «медных трубах»...
Лицо переводчицы даже сквозь загар было бледным, и под глазами лежали синие тени.
«Черт побери! — Андрею было уже не до жгучих хабанер и хот, от которых сотрясались стены театра. — Не послушались!.. Придется немедленно переводить отряд на другой участок! Проклятые честолюбцы!.. Хорошенькую взбучку устроит мне Ян Карлович!..»
15
Отъехав с десяток километров от передовой, шофер переключил фары, и теперь их свет желтым инеем осыпа́л листву деревьев, плясал на глыбах, нависших над дорогой, обрывался, пропадал в пропастях на виражах. Андрей выехал затемно, чтобы успеть как можно скорее вернуться в отряд: «засветка» диверсантов его очень тревожила.
Машина неслась с огромной скоростью. Временами стрелка спидометра в бессилии билась о предельную шкалу. Лаптев уже привык к лихим повадкам испанских шоферов, а своему Педро доверял полностью.
«Зачем вызывает Старик? Что случилось? Новое задание?.. Он мог бы передать его через Ксанти, как делал уже столько раз. Хочет поблагодарить за толедский завод? Берзин не позволил бы гонять машину за сотни верст ради этого... Может, случилось что дома, на Родине?.. — Андрей терялся в догадках. Подумал: — Об Эрерро Ян Карлович уже знает. Сказать ему об отношениях пикадора и Хозефы?.. Зачем?.. Если уж Ксанти не сказал, а тот — друг Лены... Нет. Это ее личное дело. Ее беда...»
Он откинулся на спинку сиденья, прижался к дверце, чтобы не стеснять Лену. Закрыл глаза. Но сон не шел: перед глазами вспыхивали огненные зарницы, трассирующими пулями мельтешили пестрые мошки... Он посмотрел на спутницу. Лена сидела, напряженно изогнувшись, уперев, локти в колени и подбородок — в стиснутые кулаки. Светящиеся циферблаты панели приборов искорками мерцали в ее глазу — немигающем, огромном, сейчас темном. Призрачный свет обрисовывал ее слегка выпуклый невысокий лоб, профиль с милыми пухлыми губами, круглый подбородок, прижатые к нему кулаки.
Но вот однообразная дорога начала убаюкивать ее. Лена опустила веки. Вздрогнула, открыла. Снова смежила. Напряжение в ее фигуре спало, тело обмякло. Она отклонилась на спинку. И, уже ничего не чувствуя, на вираже прижалась к Андрею, даже повертела головой, удобнее пристраиваясь на его плече. Он старался не шевелиться, чтобы не спугнуть ее. Ее стриженые легкие волосы забивались в рот, щекотали ноздри. Они пахли томительно горько. Андрей осторожно высвободил руку и обнял Лену, чтобы ей удобней было спать. Она пошевелилась, что-то пробормотала, почмокала губами и прижалась к нему еще тесней. «Может быть, все образуется?.. Выветрится из головы романтический образ идальго-пикадора?.. Может быть, наперекор всему — судьба?..» От этой мысли, оставлявшей надежду, ему стало и тоскливо, и радостно.
Машину резко тряхнуло на выбоине. Лена проснулась. Вскрикнула. Отстранилась. И опять подперла кулаками подбородок. Лицо ее снова стало отчужденным. Андрей увидел у губы резкую скобку-морщину...
Снова — Валенсия. Неизменно бурливая, солнечная и веселая — будто обходили ее все грозы, гремящие над страной. Так же золотятся горки апельсинов на лотках. Ветер с моря колышет ветви старых пальм. Пестрят цветы вдоль тротуаров. Бездельники заняли все столики открытых кафе. Неиссякаема река людей... Не видно забот на челе города, нежданно ставшего резиденцией правительства.
В двенадцать часов машина Лаптева остановилась у ворот виллы Старика.
В приемной, у двери в кабинет главного советника, сидел за столом светловолосый парень в полувоенной форме. Прежде Андрей его не видел.
— Доложите: прибыл товарищ от Ксанти. — Поправился: — Прибыл камарадо Артуро. Камарадо Доницетти меня вызывал.
Адъютант удивленно уставился на него:
— Вы опоздали ровно на две недели: генерал Берзин уже в Москве. — Заглянул в лежащий перед ним листок. — Артуро? Одну минутку. — Скрылся за дверями. Вернулся: — Пожалуйста, пройдите. Камарадо Григорович вас ждет.
Лаптев вошел в кабинет. За столом на месте Берзина сидел сурового вида немолодой мужчина. Смуглый и черноволосый, со столбиком коротко стриженных усов под массивным носом. Мужчина встал, поднял на Андрея большие черные глаза. Протянул руку:
— Будем знакомы.
«Где я его видел? — на мгновение сосредоточился Лаптев, пожимая жесткую ладонь. — Да на фото в наших газетах! Это же командарм Штерн!..»
— Слышал о вас много похвального, — густым голосом продолжал генерал. — Поздравляю со столь громким заключительным аккордом. — Сделал паузу. — Сожалею, что не буду иметь возможности работать с вами. Получен приказ: вы должны вернуться в Москву.
— А как же Испания! — воскликнул Андрей. — Войне не видно конца!
— Вы неправильно поняли. Мы не оставляем республику. Вы и многие другие советские добровольцы с честью выполнили свой интернациональный долг. Предоставьте возможность сделать это и другим. На место уезжающих уже прибыла замена. Я — в том числе.
— Товарищ генерал! Камарадо Григорович, разрешите? Всем известно: на стороне Франко воюют триста тысяч интервентов... Я не могу оставить своих бойцов!
