Ева Ночь - Вверх тормашками в наоборот
Красно-зелёные напоминают наши ивы. Листья только мелкие и круглые, как пятаки. Очень яркие, смешанные, будто акварельные краски, наложенные одна на другую: легли, как захотели, расплылись кляксами. Я приложила веточку к щеке.
- Красивая, - прошептала неожиданно сама для себя.
И ветка дрогнула, заскользила, уплыла из рук, как мокрое мыло, но внутри что-то сжалось, промчалось щекотным шариком, словно я проглотила горячую вишню, и она носится по крови, как пьяная, не может найти выход.
Я тряхнула головой. Ощущения пропали. Мда, Дашка, недолго и чокнуться. Лучше не заморачиваться на всех этих моментах, жить легко и с улыбкой, как постоянно твердит мне бабушка. Она как психолог знает в этом толк.
Фиолетово-оранжевые деревья-короны - широкие, кряжистые, с мощными стволами. Ну да, попробуй удержи такой трезубец. Листья очень тонкие: ещё не иголки, как у хвойных, но уже и не лиственная пластина.Чем-то на лиственницу смахивает. Мохнатые фиолетовые метёлки пучками и оранжевые шишечки-сережки. Чудеса творит природа... или меданы?.. Провела ладонью по листьям-пучкам. Не колются, но пружинят. Плотные, соком налитые...
Отошла подальше, чтобы полюбоваться. Жаль, зима близко, исчезнет красота.
- Они не сбрасывают листья, динь, как другие деревья.
Сказано тихо, но я чуть не подскочила. Вот кто так делает, спрашивается?! Обернулась, рот открыла, хотела отчитать. Стоит зелёное, глаз от земли не отрывает. Небось само испугалось своей смелости.
- Ты кто?
- Деревун, динь,- шелест в ответ. И к земле всё ниже клонится. Как бы на колени не упало.
- А имя у тебя есть?
Падение приостановлено. Пальцы длинные-длинные, гибкие. И нервные. Сжимаются, дрожат, мнут зелёный балахон.
- Офа, динь, - почти полубоморочно, на выдохе.
Мальчик, девочка, мужчина, женщина - не понять. Ростом чуть повыше меня, наверное, если учитывать, что сжалось, как в ожидании удара.
- А я Дашка... Дара. Не бойся.
Быстрый взгляд из-под зелёных ресниц. Глаза, как виноградины. Зелёные, ясен пень.
- Я думала тут только мохнатки, а деревуны в деревне живут.
Офа затрясла головой, отчего плотные, как дреды, колбаски разлетелись в разные стороны, ударили по щекам и плечам.
- Нас тут много... разных. Кто-то должен ухаживать за замком... следить за растениями, например.
- И ты следишь.
Офа закивала.
- Ты мальчик, девочка? - спросила всё-таки. Надо ж как-то определиться.
- Девушка, динь.
- Дара. А теперь поднимай глаза и смотри на меня.
Видать, привыкли они слушаться. Глаза подняла, смотрела отчаянно. Губы дрожат, слышно, как она часто и нервно сглатывает слюну.
- Не трясись. Я что, страшная такая?
- Нет, - и снова глаза в пол.
- Не опускай глаза, Офа. Я ещё никогда не ела деревунов. А будешь пугаться - съем.
Она улыбнулась или мне показалось?
- Вряд ли мы вкусные.
- Вот и я так думаю. У меня здесь мимеи растут. Хочешь посмотреть?
О! Я попала в цель. Вы бы видели, как она встрепенулась, ожила, позеленела ярко, сочно (румянец у неё такой, да). В глазах - мокрый восторг и... мольба? Длинные пальцы-веточки - туда-сюда, гнутся, на груди складываются в какое-то плетеное решето.
- Вот и хорошо. Пошли со мной.
Я направилась к саду не оборачиваясь, но ухо навострила: шелестит. Ага, идёт следом.
- Я всего лишь раз видела, как растут мимеи. Они неуловимы. Мама рассказывала... а я здесь выросла, почти не бывала за стеной, - шепчет тихо-тихо, как будто извиняясь, но удержаться, видать, не может.
Возле калитки сада Офа встала как вкопанная.
- Властитель... не разрешает... туда...
- Уже разрешает. Там работы - непочатый край. Хочешь порядок в саду навести? Ты и... тут же есть еще такие, как ты?
Часто кивает в ответ, а глаза так и норовят в землю зарыться.
- Будешь пугаться и глаза опускать, найду тех, кто посмелее.
Оно, конечно, бессовестно с моей стороны так манипулировать чувствами, но что прикажете с этими забитыми созданиями делать? Страх надо выбивать страхом. Пока что. А дальше будет легче.
Офа смотрит мне в глаза отчаянно, старательно. Ей очень хочется туда, в сад. Где уйма растений и неуловимые мимеи.
- Значит так. Запомни: Геллан никогда тебя не ударит. Как этот, как там его?...
- Пор...
Вот зараза, она готова в обморок упасть! Побледнела, почти белая стала!
- Его ж больше нет? Или я путаю?
- Нет...
- Так почему вы до сих пор трясетесь? Геллан хоть раз кого-нибудь из вас ударил, унизил?
- Нет...
- Живите, радуйтесь, пляшите, пойте. Этой скотины больше нет и не будет никогда. Устроили тут царство умирающих от страха!
Кажется, она немного пришла в себя, отдышалась. Интересно, что эта тварь тут вытворяла?.. Хотя нет, лучше не знать. Я хлопнула ладонью по калитке. Та ржаво вякнула.
- Я иду в сад. Ты со мной?
Офа заворожённо смотрит на мою руку и молча делает шажок вперёд. Уже лучше. Я открываю калитку и вхожу, больше не заботясь о воспитательном процессе. Ну, подумайте сами: какой деревун сможет устоять перед сокровищницей с растениями?.. Тем более, если кто-то открыл дверь? Да они б и в щель пролезли, дайте им только такую возможность.
Глава 23
Твердь и её дети. Офа
Голос земли - её дыхание. Легкий пар, что поднимается в воздух и падает росами в траву. Ворчливый разговор корней, что ищут влагу и еду, писк стеблей, пробивающих твердь, чтобы расправить крылатые листья и поздороваться с лучами солнца. Шелест крон, лопнувшая почка, ликование бутона, что превращается в пахучий цветок, - всё это вдох и выдох, вдох и выдох...
Даже когда кажется, что земля замирает устало, придавленная морозами и снегами, - она продолжает дышать, копить силы, чтобы снова дать жизнь многоликому хрупкому миру, который легко разрушить, но почти невозможно убить.
Она прикасается пальцами к листве и чувствует тепло, слышит, как по прожилкам течёт сок. Ощущает боль сломанной ветки и стон повреждённого вредителем растения. Она сама часть тверди, её ребёнок и творение. Зелёный побег, получивший свободу, но никогда не забывающий, где его корни.
Босыми ногами по земле - и шёпот: "Оффаааа", - как знак, что тебя знают и помнят. Самая бесценная драгоценность, что прорастает в сердце, растворяется в воздухе и обязательно прорастёт снова, когда ты уйдёшь из этого мира навсегда.
Она идёт вслед за зовом, ступает нежно, не оглядываясь по сторонам. Потом, позже, а сейчас - бело-голубое чудо, что поёт и танцует, изгибаясь лианами, шевеля усиками, кивая солнцу и ей, Офе.
- Уруру-ру-ру-ру-ру, - рассказывает что-то довольный мерцатель.
Ещё бы: разве можно грустить или злиться, когда рядом такая роскошь?
