Василий Ардаматский - Ленинградская зима
– Если мы с вами, Михаил Григорьевич, встретим победоносную немецкую армию с пустыми руками, это будет с нашей стороны непоправимым просчетом. Вы это понимаете, Михаил Григорьевич? – «Михаил Григорьевич» в устах Кумлева звучало как ругательство.
Горин понимал, что этот разговор только подготовка к тому, что будет, – становилось очень страшно.
– Слушайте, Девис, вы умеете стрелять? – спросил Чепцов.
– Ну… стрелял из мелкокалиберки… в тире… – ответил он, широко раскрыв глаза.
– Вы же говорили, что имеете значок «Ворошиловский стрелок», – сказал Кумлев.
– Значок – ерунда, – сказал Чепцов. – Нам нужно стрелять не по мишеням. Вы к этому готовы, Девис?
– Да… готов…
– У вас есть общее представление, какую задачу нам предстоит решить? – спросил Чепцов.
– Мне этого не объяснили, – по-ученически произнес Горин.
Чепцов встал, быстро и легко подошел к высокой белой двери, открыл ее и, заглянув в коридор, захлопнул. Он медленно вернулся и сел – теперь напротив Горина:
– Немецкая армия скоро возьмет Ленинград, – сказал он. – Наша обязанность – помочь армии и здесь, в городе, нанести удар в спину противника. Для этого нам нужны верные и смелые люди. Вы должны нам помочь найти их. Это вам понятно?
– Понятно, – ответил Горин.
– Сколько таких людей вы можете нам дать и когда? – Чепцов внимательно смотрел на Горина, ожидая ответа.
– Я не хотел бы говорить безответственно… – начал Горин.
– А когда вы, Михаил Григорьевич, называли мне десять человек, это было сказано ответственно? – спросил Кумлев.
– У вас такая манера, – сказал Горин, – вы берете человека за горло, и он отвечает только для того, чтобы ослабли на его горле ваши пальцы…
– Как вам не стыдно, Михаил Григорьевич… – без всякого выражения сказал Кумлев.
– Когда вы сможете ответить? – спросил Чепцов.
– Завтра, – ответил Горин.
– Но не позже. – Чепцов встал, прошелся по ковру вокруг стола, поглядывая на Горина, и остановился перед ним.
– Чего вы ждете от Германии? – неожиданно спросил он, сделав ударение на «вы».
Горин молчал. Чепцов ждал ответа, засунув руку в карманы.
– Я жду ее победы, – ответил Горин, поглядев на него снизу вверх.
– Победа – Германии, а что – вам? Вам лично? – Горину почудилась в глазах Чепцова откровенная насмешка.
– Надеюсь, что Германия меня не обойдет, – неуверенно ответил он.
– А если большевики дадут больше? – спросил Чепцов.
– Я вас не понимаю… – с оскорбленным видом сказал Горин.
– Хорошо… хорошо… – кивнул Чепцов. – Но почему, объясните, почему вы уверены, что Германия вас не обойдет?
– Я же с вами… Это естественно… – запинаясь, о непонятной какой-то амбицией начал Горин и неожиданно закончил: – Я понимаю, что должен работать лучше.
– Вот! Именно этого мы от вас и ждем! – воскликнул Чепцов. – Германия вас действительно не забудет, но нужно работать, Девис. Ра-бо-тать… Я рад был познакомиться с вами, теперь мы будем работать вместе…
Кумлев вышел в переднюю проводить Чепцова.
– Выбейте из него хотя бы двух человек, – сказал Чепцов.
Кумлев вернулся и сел рядом с Гориным:
– Хочу заметить, неважно вы выглядели, Михаил Григорьевич.
Горин поправил очки в золотой оправе и поднял вопросительный взгляд.
– Разве я не разъяснял вам наши задачи? Ничего, извините меня, не делаете и хотите, чтобы Германия вас не забыла. – Кумлев говорил мягко, по-дружески, но Горин знал цену этой мягкости и напряженно ждал, что будет дальше.
– Завтра дадите мне двух человек, имена, адреса, краткие характеристики. Пока только двух, и каждый из них – на полной вашей ответственности. Сами понимаете, что нам предстоит.
– Хорошо, – ответил Горин, вставая.
– Минуточку, подождите, – поднял тяжелую руку Кумлев. – Сядьте. Вы видите Нину Викторовну?
– В этом нет необходимости, – ответил Горин.
– Ваша подруга меня очень тревожит… – продолжал Кумлев задумчиво, его желтоватое, пересеченное морщинами лицо окаменело, глаза спрятались в глубоких темных впадинах.
– Слушайте, какая она мне подружка? – вяло возразил Горин.
– Не забывайте, что агентом она стала по вашей рекомендации. Слушайте, я боюсь, что она уходит в кусты. Она манкирует своими обязанностями. Уже два раза не пришла на встречу. Симулирует болезнь. Надо к ней пойти, поговорить, выяснить обстановку.
– Я бы не хотел этим заниматься…
– Почему?
– Если она решила с вами порвать, для неё первое дело – выдать меня.
– Меня тоже, – согласился Кумлев. – Но она же знает, что господина Акселя привели к ней вы. Этого вполне достаточно. А я для нее, как и для вас, – Павел Генрихович, и все. – Глаза Кумлева прятались в глубоких темных впадинах, тонкие губы чуть раскрывались. – Вы к ней пойдете сегодня, самое позднее – завтра, и посмотрите, что с ней происходит. Если подтвердится, что она хочет с нами порвать, придется ее убрать. Понятно?
– Я этого делать не стану, – твердо ответил Горин, его смуглые розоватые щеки стали серыми.
– Тогда я сделаю это сам. Чтобы спасти, между прочим, вас, дорогой Михаил Григорьевич. – Лицо Кумлева было неподвижным, как маска, только чуть шевелились тонкие губы. – Да, вот что, я вам дам адрес, где вы сможете покупать продукты. До свидания, Михаил Григорьевич…
Порывистый ветер гулял над Невой, бросая в лица прохожих холодные брызги. Горин шел по мосту, часто останавливаясь и держась за перила, чтобы переждать сильные порывы ветра. Его душила обида – больше всего в жизни он не терпел унижений, на которые не мог ответить. Сегодня с ним разговаривали, как с мальчишкой, да и он сам, как провинившийся школьник, мямлил какие-то жалкие слова, когда ему нужно было говорить с ними смело, резко, на равных…
Уже смеркалось, и Горин ускорил шаг, почти побежал.
На улице Желябова, у портного Смальцова, его уже ждали и сразу же сели за стол. Только Долматов сдал карты, как в репродукторе раздался сигнал воздушной тревоги.
– Пулька под бомбами. Звучит? А? – сострил гинеколог Шухмин.
– Игра ва-банк, – добавил красивым нежным голосом преподаватель консерватории Долматов.
– Ну, а я пока что проверю затемнение, – сказал хозяин квартиры, вставая из-за стола. Он принес из другой комнаты манекен, одетый в морской китель с одним рукавом, поставил его около двери и сказал: – Наша личная охрана. Можно начинать…
Пулька расписывалась ровно, без всяких сюрпризов. Горин рассеянно следил за игрой и переводил внимательный взгляд с одного партнера на другого. Он решил, кого из них назвать завтра Кумлеву.
Он знает их многие годы, с того времени, когда пустил в ход отцовские ценности. Тогда Смальцов – самый модный и самый дорогой в городе портной – шил ему костюмы, он и сейчас носит «его» костюмы… Преподаватель консерватории Долматов был тогда певцом, восходящей звездой, Горину было приятно появляться на людях в обществе несравненного Лоэнгрина. А тот любил развеселую жизнь, да денег на нее у него не хватало. Потеряв голос, Долматов стал преподавать вокал, часто говорил про себя: «Тащу воз, нагруженный бездарью», – и был убежден, что его карьеру погубили завистники и бездарные руководители искусства. Горин стал для него живым воспоминанием счастливых лет успеха, им обоим было что вспомнить, и это связывало их по сей день… С гинекологом Шухминым Горин знаком по делу – он выиграл ему судебный процесс о наследстве. Врач так любил карты, что человек, не знающий преферанса, для него попросту не существовал. Его очень любили среди картежников – денег у него всегда было много, а играл он в карты неважно.
