Владимир Соловьев - Евангелие от Соловьева
Здорово! А я ему в ответ: «Старик, но она ведь такая... О таких сказано Вашим папой: „Поэтому оставит человек отца своего и мать свою и приклеится к жене своей и будут два одна плоть“.
Ой, договорюсь... Не успев попасть в рай, получу под зад такое ускорение, что от престола — прямо в чан с кипящим маслом под радостное улюлюканье ранее получавших от меня советы. Ведь вряд ли есть отдельный ад для бывших апостолов.
А может, Эльга — наваждение и послана мне во искушение? Может, происки врага человеческого? Он-то поизощреннее наших олигархов да политиков и знает, чем приманить каждого.
Что делать? Выбегать, как отец Сергий, на двор и рубить себе палец? Так я не якудза хренов и вообще бандюков ненавижу... Неправильно это — членовредительством заниматься, подумают, что пытаюсь закосить от Божественного призыва.
Господи Боже мой, ну почему Ты меня оставляешь в моменты, когда мне нужен Твой совет? К чему мне силы повелевать окружающим, когда не могу совладать с жалким клочком собственной плоти?
Как только увижу Даниила, в первую очередь проясню женский вопрос.
Ладно! Хватит рыдать в сортире! Соберись и возвращайся за столик. Будет знак, как действовать дальше.
Отражение в зеркале наводило уныние. Я улыбнулся ему и по его реакции понял, что можно было обойтись и без этого.
Ручку двери на себя — и обратно за столик.
Мимоходом поймал на себе полный страдания взгляд людей, потерявших надежду справить нужду. Простите, ребята, нужда бывает разная. Мне, к примеру, нужно было разобраться с собой.
Вот и наш столик.
— С тобой все в порядке?
— Да.
Раздался звонок, такой резкий и громкий, что я подпрыгнул.
— Владимир Рудольфович, это Волошин. Я подумал, что вы захотите узнать до официальных сообщений: только что скончался Иоанн Павел.
— Печально. Благодарю вас, Александр Стальевич.
— Да, и по нашим вопросам — ваши пожелания будут выполнены. О выбранном вами времени трансляции сообщите, пожалуйста, мне лично.
Во избежание в дальнейшем громоподобных звонков я по окончании разговора переключил телефон на вибрацию и поднял глаза на мою русалку.
Эльга посмотрела на меня внимательно:
— Мы никуда вместе не едем? Я понял — врать бесполезно.
— Не едем. Но это не имеет отношения к звонку. Просто не могу позволить себе сделать тебе больно.
— Ты уже делаешь мне больно, говоря банальности. И с чего ты решил, что я не хочу, чтобы мне было
больно? Почему ты должен решать за меня?
— Я решаю за себя. Не вдаваясь в подробности, ситуация выглядит так: карьера или любовь.
— Извини, но для меня это звучит по-другому: при каком из выборов ты остаешься собой, а при каком предаешь себя.
— Разговор переходит в серьезное русло. Я не могу объяснить всего... Вру. Начну сначала. Я могу объяснить все, но путем несложных логических умозаключений прихожу к необходимости совершить звонок другу для получения единственно правильного ответа. При этом ставка — не миллион, а вечная жизнь. А в случае неправильного ответа нам вместе, подчеркиваю — вместе, уготована страшная, точнее говоря, адская казнь.
— Вместе?
Да. Но тихой избушки, шапчонки с буквой «М», бесед с Понтием Пилатом не будет. А будут рядом с десяток миллиардов грешников, когда-либо живших на Земле. Понимаю, это звучит полным бредом... К сожалению, не могу списать свое состояние на психическое заболевание, так как душевно здоров до омерзения... Просто я гребаный апостол, призванный на служение, и должен выполнять все маленькие новозаветные штучки, типа оставь мертвым хоронить своих мертвецов, оставь отца своего...
Могу процитировать близко к первоисточнику. Мне не трудно. За последнее время тексты отпечатались в моей голове, как за пару лет до этого собрание сочинений В. И. Ленина, особенно «Материализм и эмпириокритицизм». Только не спрашивай, почему именно эта статья. Ответ тебе не понравится.
— И почему же именно эта статья?
— А потому, что очень похоже на эмпириокретинизм.
— Понятно. А что в первоисточнике на наш счет?
Пожалуйста. У нас любят цитировать избирательно, недоговорил — и смысл другой. Пример. Дедушка Ленин сказал: учиться, учиться и учиться. И давай все прописи строчить, от старания высунув язык на сторону. А цитатка-то полностью звучит по-другому: «Учиться, учиться и учиться военному делу настоящим образом». Так что сопли подобрать и вместо пера — винтовочку в руки. Вот так-то. Та же тема и с Новым Заветом. Заладили — Христос есть любовь. Угу, только к кому любовь? Он же ясно говорит: «...не думайте, что Я пришел принести мир на землю, не мир пришел Я принести, но меч».
Хорошо бы здесь поставить точку и пойти, взявшись за руки, бороться с грехом. Но там есть четкое указание на применение меча: «...ибо пришел Я разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее... и враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто не берет креста своего и не следует за Мной, тот не достоин Меня».
Вот так. Поэтому если для обычного человека еще куда ни шло — почитай отца своего и мать свою, возлюби ближнего своего, то для апостолов — взял крест на плечи и пошел. Всех оставил, всех сделал несчастными. Мать рыдает, дети в истерике, папа-папа, ты куда, жену побоку — понимаю, Эльга, что мы не женаты, это я в библейском смысле, — и давай творить чудеса направо и налево... Все его любят, а он Христа, вплоть до потери сексуальной ориентации, да и сексуальности вообще.
— Ты монах?
— Хуже! Апостол.
— Не понимаю. Может, ты немножко придумываешь... Если сегодня не тот день, я пойму.
— Я слышал о теории тяжелых мужских дней, но и моем случае все сложнее. У меня критические дни начались в зрелом возрасте и, кажется, продлятся до конца света.
— Но ведь он не скоро.
— А вот здесь ты ошибаешься. И сыр-бор в моей душе именно из-за этого.
— Поцелуй меня.
— Ты издеваешься.
Договорить я не успел. Эльга обняла меня за шею, и я потерялся... Мне бы отбиваться, звать на помощь милицию, а я весь отдался поцелую. Я пил нектар ее губ и наслаждался собственной беспомощностью.
— Куда поедем?
— А какие предложения?
— Сашка, дай ключ от квартиры, сегодня ты ночуешь на даче. И, кстати, прекрати сутулиться. Спина-то поди болит?
Сашка, наблюдавший за всем происходящим не без удивления, протянул мне ключи и сказал:
— Болит, а что делать?
— Уже все сделано, теперь не болит.
Сашка распрямился. На его лице застыло удивление.
— Ой, не болит! Здорово! Не забудьте позвать на свадьбу, малахольные!
Глава тридцатая
