А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
Но греческий миф потонул в хаосе детских ужасов. Буксусные кусты раздвинула нежная рука.
— Здравствуйте, поэт. А я гуляла и не думала увидеть вас.
Борис перевел дыхание.
«Слава богу, она будет ломаться. Никаких сцен…» — говорить вслух он еще не был в состоянии.
Женщина села на ручку качалки.
— Слушайте, вы видите, какие у меня красные глаза. Я плакала. У меня умерла та собака.
Борис попробовал голос:
— Бедная девочка!
— Кто? Собака?
— Нет, вы.
«Наш разговор уже освещает изящная, меланхолическая улыбка, — подумал поэт. — Быть грубым с аристократкой органически не могу».
Внезапно аристократка переменила фронт.
— Борис, хороший мой!
— Ну?
Она широко поглядела ему в глаза…
— Алло, я слушаю.
— Борис, вы знаете все.
Он вздрогнул, будто его уличили в чем-нибудь:
— Что, все?
— Я говорю о последнем заседании совета. Вам разоблачили тайну.
Поэт закрыл лицо руками. Женщина мужественно ждала. Когда Борис открыл лицо и поднялся с качалки, он был бледен, как пыль.
— Я хочу побыть дома, — жалобно сказал он. — Мне надо думать, как быть.
Отойдя на порядочное расстояние, он обернулся и на всякий случай сказал таинственно и страстно: «Я люблю вас. О, я люблю вас».
Эйридика пошла в свою сторону, прижимая к щекам прохладные руки. За ней победоносно струился белый шарф. По бокам красного гравия прыгали незамеченными полосатые удоды. Он любит! Он будет любить!
Она стала было напевать своим детским голосом, но снова омрачилась и поспешила к дому. На террасе Эйридику встретила визгом круглая курчавая собака. Эйридика взяла ее на руки. В комнате уже переливался ясный зеленоватый свет. Круглая собака радостно облизала подбородок девушки. Эйридика со вздохом поглядела в голубые глаза свежей, уютной сучки.
— Я должна, — стиснув зубы, сказала дочь Эвгелеха, — я должна, пойми меня. Я не могу солгать Борису. Я сказала, что ты уже умерла.
Она со стоном сдавила косточку у собачьего кадыка. Животное истерически взлаяло и захрипело.
— Нет, я не могу!
Бархатные подушки тоже не сумели ликвидировать собачью жизнь. Эйридика, дрожа и плача, сползла с подушки и вытащила из-под нее свою обреченную подругу. Сердце дочери Эвгелеха мучительно сжималось: ей почудилась на лице животного особливая, неуловимая печать близкой и роковой смерти.
— Иероним! Иероним! — нетерпеливо закричала девушка, снова выбежав на террасу. За поворотом аллеи показалась убранная вакхическими кудрями голова молчаливого и глупого садовника.
— Иероним! Я прошу… — она умоляюще протянула к нему свои знаменитые руки: — Иероним, унеси эту собаку далеко-далеко… Куда хочешь… Так надо…
Сдав ему на руки перепуганное животное, дочь Эвгелеха села к столу и угрюмо задумалась:
— Я слаба, как дочь земли, — безнадежно прошептала она.
Глава двадцать первая
УСПЕХИ
Дни шли как попало. Шумели сады. В послеобеденный час из стеклянной гимназии шествовали, не роняя ни книг, ни пеналов, тихие самолюбивые школьники. По вечерам сквозь листву просачивался русской рябиновкой прозрачный закат. Пленникам стало окончательно ясно, что колония прокаженных — маленький провинциальный городок, где живут ученые и неудачники. После окончательных психометрических испытаний друзей вызвали однажды в библиотеку, где и преподали им прокаженные инструкции. Арт был утвержден в назначении на химическую работу, Сергей испросил себе возможность работать с Артом; Джонни направили в распоряжение механических мастерских по установке новых машин; Козодоевского временно освободили от физической работы и поручили ему, как поэту, присмотреться к республике и написать соответствующую оду. Джелал должен был работать в отделе орошений; Галочке приписали усиленнее питание, Александр же Тимофеевич расхворался затяжным флюсом.
— У меня есть маленький план, изобретение оно называется или совершенствование, не помню уж, как там у нас… В общем мне нужно об этом потосковать, да еще вместе с вами. Один я не берусь, потому что здесь, вероятно, будет уйма цифр.
Арт внимательно слушал Щеглова.
— Это я все соединил, что Джелал рассказывал о вулканическом отоплении оранжерей, а вы о наших советских перелетах. Для республики этой чертовой, мне кажется, будет большая польза, да и для нас не даром. Этим мы завоюем определенное доверие со стороны здешнего правительства.
Щеглов вытащил целую груду бумаг, исчерченных размашистым почерком, и несколько листков тонкого картона с какими-то планами, мохнато расписанными цветной тушью. Над хаосом склонились две головы: одна — кудрявая, другая — с точным пробором.
Полчаса спустя Арт поднялся с места и поощрительно похлопал Сережу по животу.
— Молодец, Седжи. Просто, понятно и весело.
Щеглов застенчиво улыбнулся:
— Ну как, Артюша, подойдет, а?
— Конечно. Планы, к сожалению, надо к Кузькиной бабушке. Хватит одного проекционного чертежа, а остальное разработают здешние конструкторы.
Молодой полячок из главных химиков, которому был показан проект Щеглова, разработанный Артом, пришел в истинный раж:
— Ах, коллеги! Уж как я рад, как я рад за вас и за себя, что мы работаем вместе. В таком деле, как химия, помимо знаний нужен острый наблюдательный ум. Я уверен, что Совет Семи будет очень доволен работой коллеги.
— А как вы полагаете, — спросил Броунинг, — нужно ли разрабатывать идею технически или передать ее прямо в ведение научного Совета?
Химик глубокомысленно прищурился: — Вот как будет. Я сообщу о вашей идее нескольким конструкторам, а когда чертежи будут окончательно готовы, вы подарите вашу идею республике. Согласны?.. Замечательно приятно!
Он сговорился по телефону с конструкторами. — «Чертежи будут готовы к концу недели».
Всю неделю Щеглов яростно натаскивал себя к докладу в Малом Зале Высшего Совета Обороны.
А счастье, действительно, сопутствовало Сереже. Теперь восторженный полячок привязался к нему со всем пылом своего доверчивого болтливого языка. К тому ж он очень часто уходил в мастерские, оставляя хозяевами лаборатории Сергея и Арта. В одно из его очередных отсутствий Броунинг, поставив Сергея на стрёме, бросился наугад к ближайшему шкафу и начал лихорадочно перебирать аккуратные дневники работ. Он сам был ошарашен нечаянной удачей, когда глаза его выудили белую наклейку на серой полотняной тетради «Исследование Y, серия С. Контрольная». Арт сунул ее под самый низ стопки и захлопнул стеклянную дверцу.
