Густав Эмар - Пограничные бродяги
— Вы нисколько не нарушили моего спокойствия, ваше преподобие. У меня нет ни малейшей причины скрывать свой маршрут. Караван мулов, вместе с которым я еду, не имеет ко мне никакого отношения. Завтра, самое позднее послезавтра я намерен от него отделиться.
Монах не мог скрыть своего удивления.
— А! — произнес он, пристально смотря на своего собеседника.
— Да, уверяю вас! — легкомысленным тоном продолжал капитан. — Эти храбрые люди упросили меня сопровождать их в течение нескольких дней, так как они боятся нападения со стороны разбойников, в изобилии бродящих теперь по всем дорогам. Кажется, у погонщиков с собою ценная кладь, и они опасаются, что их ограбят.
— Понимаю. Для них это действительно не совсем приятно.
— Не так ли? В силу этого я не нашел возможным отказать им в столь незначительной услуге, которая заставила меня лишь немного уклониться от прямого пути, но тотчас же, как только они будут считать себя в безопасности, я их покину, чтобы направить свой путь дальше, в самое сердце прерий, согласно полученным мной инструкциям. Вам ведь известно, что индейцы что-то волнуются.
— Нет, об этом я не слыхал.
— Ну, так я вам об этом сообщаю. Для вас, отец Антонио, это великолепный случай, которого вы не должны упускать.
— Для меня великолепный случай? — удивленно воскликнул монах. — Какое же он ко мне имеет отношение?
— Вы получите возможность просвещать язычников и обратить их в нашу святую веру, — с невозмутимым хладнокровием ответил капитан.
При этом неожиданном для него предположении монах сделал страшную гримасу.
— На кой мне черт нужен такой случай! — вскричал он, с силой щелкнув пальцами. — Пусть воспользуется им какой-нибудь дурак! У меня же нет ни малейшей охоты сделаться мучеником.
— Как вам будет угодно, ваше преподобие, тем не менее вы не правы.
— Все может быть, любезный капитан. Но будь я проклят, если поеду с вами к этим язычникам. Через два дня мы распростимся друг с другом.
— Так скоро?
— Что же делать! Я рассчитываю, что, прежде чем углубиться в прерии, вы доведете сопровождаемый вами караван до братства святого Иакинфа, расположенного на самом краю мексиканских владений, где начинаются уже прерии.
— Это весьма вероятно.
— Ну, а я поеду с погонщиками мулов, и так как караван минует все опасные переходы, то мне уже нечего будет опасаться. Путешествие мое сделается одним из самых приятнейших.
— А-а! — проговорил капитан, кидая на монаха внимательный взгляд. Но продолжить эту беседу, которая, по-видимому, сильно его интересовала, ему уже не пришлось, потому что в этот самый момент один из всадников, ехавших во главе каравана, прискакал во весь опор к капитану, остановился перед ним и, наклонившись к нему, шепотом сказал ему на ухо несколько слов.
Капитан окинул зорким взглядом окрестность, выпрямился в седле и проговорил, обращаясь к солдату:
— Хорошо! А сколько их всего?
— Двое, господин капитан.
— Наблюдайте за ними, не подавая, однако, повода думать, что они уже в плену. Когда мы сделаем привал, я их подвергну допросу. Поезжайте к своим товарищам.
Солдат почтительно наклонил голову, ничего не сказав капитану, и удалился так же быстро, как и приехал.
Капитан Мелендес давно уже приучил своих подчиненных не вдаваться в обсуждение его распоряжений, а повиноваться беспрекословно.
Мы отмечаем это обстоятельство потому, что подобное отношение подчиненных к своему начальству чрезвычайно редко встречается в Мексике, где о военной дисциплине и субординации не имеют понятия.
Дои Хуан приказал конвою выровняться и прибавить шагу.
Монах с затаенным беспокойством следил за разговором офицера с солдатом, из которого ему не удалось уловить ни одного слова. Когда капитан убедился в точном исполнении отданных им приказаний и снова поехал рядом с отцом Антонио, то последний сделал попытку удовлетворить свое любопытство, спросив у капитана о том, что случилось и почему лицо офицера внезапно сделалось столь серьезным.
— О-о! — произнес он, обращаясь к капитану с громким смехом. — Какой вы стали мрачный, капитан! Уж не попались ли вам с правой руки три совы? Язычники считают это дурным предзнаменованием.
— Может быть! — сухо ответил капитан.
В тоне, которым были сказаны эти слова, невозможно было уловить ни одной дружественной или ласковой нотки, из чего монах заключил, что дальнейшая беседа уже невозможна. Он сейчас же прекратил разговор, прикусил язык и безмолвно поехал рядом со своим спутником.
Через час отряд прибыл на место стоянки. Ни монах, ни офицер не проронили ни одного словечка, только по мере того как они приближались к месту, где предстояло сделать привал, каждым из них, по-видимому, все более и более овладевало беспокойство.
ГЛАВА XV. Привал
Когда караван достиг места стоянки, солнце почти исчезло за горизонтом.
Место это, расположенное на вершине довольно крутого холма, было выбрано с той предусмотрительностью, которой вообще отличаются техасские и мексиканские охотники. Неожиданное нападение было совсем невозможно, а вековые деревья, украшавшие собою гребень возвышенности, в случае вооруженного столкновения представляли надежное прикрытие от вражеских пуль.
Мулов освободили от поклажи, но сделано это было совсем не так, как бывает обыкновенно: вместо того чтобы устроить из вьюков нечто вроде бруствера для защиты лагеря, их сложили в кучу и поместили в таком месте, где они были в полной безопасности от посягательства со стороны грабителей, которые случайно или умышленно могли появиться около лагеря с наступлением темноты.
Вокруг лагеря зажгли семь или восемь больших костров, чтобы заставить диких животных держаться в отдалении. Мулы получили свою порцию маиса, который для них насыпали в мешочки, положенные на землю. Затем, поставив вокруг лагеря часовых, солдаты и погонщики деятельно взялись за приготовление для себя скудного ужина, который был для них решительно необходим, чтобы восстановить силы после утомительного дневного перехода.
Капитан Мелендес и монах, отойдя немного в сторону от разведенного для них костра, покуривали сигаретки из маиса, в то время как денщик офицера спешно готовил ужин для своего хозяина. Мы должны заметить, что ужин этот был столь же прост, как и ужин остальных членов каравана, но голод делал его не только сносным, но даже необыкновенно вкусным, хотя состоял он из двух кусков вяленой говядины и четырех или пяти сухих маисовых лепешек.
Капитан быстро покончил с едой. Он поднялся с места и, так как уже наступила ночь, отправился в обход сторожевых постов, чтобы удостовериться, что все в должном порядке. Когда он вернулся к своему месту у костра, отец Антонио, протянув ноги к огню и заботливо укутавшись в свое плотное сарапе, спал или делал вид, что спит, причем руки его были сжаты в кулаки.
