Виктор Егоров - Приключения 1969
Миша рассказал все, что они с Леной узнали. Надя развела руками:
— Ничего не могу сделать!..
— Что ты, Надя! Там же люди погибнут! Тысяча человек!
— У меня энергии осталось очень мало. А мы еще не ответили на многие задания…
— Надя, ты понимаешь или нет? — он схватил ее за руку. — Завтра наши начнут бомбить караван. И первыми потопят незащищенные баржи. Чтобы передать тебе это, мы с Леной рисковали жизнью… Когда я бежал сюда, по мне стреляли… Подумай о своей, о нашей общей ответственности! Меня послала Лена, и я говорю от ее имени!.. А батареи, клянусь, достану!..
— Хорошо! Но если меня сегодня немцы не запеленгуют, я буду считать, что родилась во второй раз.
Глава восьмая
ОТЗВУКИ ДАЛЬНЕЙ КАНОНАДЫ
Одессу начало лихорадить. По многим признакам чувствовалось, что завоеватели города проявляют нервозность.
С двадцатого января в городе ввели осадное положение. Прибыло много войск. На перекрестках улиц и на берегу, в дотах и дзотах устанавливали орудия и пулеметы. Участились столкновения между немецкими и румынскими солдатами. Газеты печатали объявления о срочной продаже гостиниц и ресторанов.
Каждый день, каждую ночь шли облавы, аресты, повальные обыски, расстрелы…
В то же время могучие тайные силы противодействия врагу стали повсюду решительнее и активнее. В порту участились аварии. Поезда с грузом то и дело наталкивались на составы порожняка или принимались на занятые пути. У грузовых машин лопались проколотые кем-то покрышки. Происходили диверсии и на судоремонтном заводе. Казалось, вся Одесса стала фронтом незримой войны.
Из дома в дом ползли слухи о том, что с моря ожидается десант советских войск…
Всякий раз, когда Лена возвращалась из порта, она медленно шла по шумной Дерибасовской.
Еще недавно казалось, Дерибасовская забыла о войне. Да и называлась она улицей Антонеску. Женщины в ярких шелках, с длинными завитыми волосами обходили магазины, а за ними тащились денщики с корзинами для покупок. Сегодня эти женщины, растеряв надменность, сами таскают в порту по трапам кораблей свои чемоданы. Сколько раз за последние десятилетия над Одессой нависало слово «эвакуация»?.. И опять оно мечется по улицам.
Два офицера в форме цвета хаки и в фуражках с очень широкой тульей, придающих им опереточно-горделивый вид, неистово стучатся в закрытые двери ресторана «Черная кошка». Швейцар с обмякшей бородой, приоткрыв дверь, кричит:
— Господа! Ресторан закрыт!.. Эвакуация!..
Дойдя до конца Дерибасовской, Лена остановилась. На круглой тумбе рядом с порванной афишей, извещавшей, что в театре Василия Вронского состоится премьера — бенефис артиста Николая Сергеевича Фалеева, комедия-фарс «Ни минуты спокойствия», — косо наклеена напечатанная на грубой оберточной бумаге военная сводка немецкого командования, извещающая о новых победах. Но никто не останавливается. Пожар в нефтегавани, полыхавший всю ночь, взрывы цистерн с бензином, как артиллерийская канонада, не давали городу уснуть.
И все же Одесса оставалась прекрасной. Платаны с черными узловатыми ветвями, казалось, широко раскинули руки и глубоко вдыхают теплый морской ветер. Скоро на город обрушится первый весенний дождь. И тогда уже совсем близко лето…
Лена вернулась домой как раз вовремя. Надя уже снова тщательно заперла дверь и молча принялась за работу.
Отойдя к окну, Лена выглянула на улицу — все спокойно — и, присев на подоконник рядом с фикусом, стала терпеливо ждать.
Когда Надя занята делом, ее лучше не тронь — взорвется, как петарда.
И все же Лена нетерпеливо спросила:
— Ну, что там? Что происходит?
— Иди, послушай…
Ее сразу оглушила бешеная истерия войны, и тишина комнаты мгновенно потеряла свое очарование. На всех мыслимых регистрах, начиная от пронзительно-тонкого, свистят, стучат, гудят морзянки, слышны голоса. На мгновение возник звук скрипки, и тут же на него, как на чужака, яростно набросились всевозможные свисты и хрипы. Удивительно, как Надя умудряется разыскать штабную рацию в этом хаосе.
— Появились три новые немецкие рации! — сказала Надя.
Лена сняла наушники и снова отошла к окну. Надя стала укладывать передатчик.
— Как по-твоему, далеко от города?
— Нет, где-то совсем близко. Это для нас счастье, Ленка!
— Почему?
— Да потому, что в городе часто меняются рации. Пеленгаторы не успевают следить за всеми. Будь одни и те же, нас давно бы засекли.
— Ткачевич! — вдруг воскликнула Лена. — Переходит улицу! Торопится!..
Через минуту Ткачевич, обросший светлой щетиной, вошел в комнату, устало опустился на стул.
— В этом доме стакан воды получить можно?
Пока он пил большими жадными глотками, Лена рассматривала его лицо. Да, за эти дни ему сильно досталось. Он осунулся, щеки ввалились, глаза щурились, как у человека, который изо всех сил борется с одолевающим его сном.
— Где Миша? — вдруг спросил Ткачевич. — Ищу с самого утра…
— А что случилось?
— Прибыл Натушар!
— Кто он?
— Кто? — повторил Ткачевич, удивленно взглянув на Лену. — Натушар — это крупный, я бы сказал, крупнейший немецкий специалист по эвакуации. Если ему удастся, то разберет по кирпичикам даже оперный театр и вывезет. И все же это не главная новость… Дай еще воды!..
Он снова осушил стакан. Сняв наушники, Надя прислушивалась к разговору.
— Попеску смещен! — проговорил Ткачевич и помолчал, как бы обдумывая это обстоятельство. — Вместо него назначен зондерфюрер доктор Петри. И я тоже пошел на повышение, — усмехнулся он. — Мои заслуги оценены, и Петри буквально час назад назначил меня ответственным за порт. Вы понимаете, что это значит?.. Я должен помогать им грузить ворованное…
— А как же быть? — спросила Лена. Она понимала, как ему сейчас трудно, но знала: если немцы заметят, что он саботирует, то немедленно его расстреляют.
Он сидел, привалившись к спинке стула и дремотно прикрыв глаза, думая о чем-то своем. Как он изменился с тех пор, когда она впервые увидела его в порту! Почему он тогда помог? Многие не любили его за резкость и нелюдимость. Он и сам, казалось, делал все, чтобы его считали продавшимся немцам. А потом этот откровенный разговор с Мишей… И с нею!
— Сегодня с утра в порту начались странные события, — сказал Ткачевич как бы без связи с предыдущим, — Натушар и доктор Петри заперлись в кабинете и два часа совещались с обер-лейтенантом Крейнцем.
— Крейнц? — опять спросила Лена. Она уже знала почти всех немцев, работавших в управлении порта, но эта фамилия была ей не знакома.
