Александр Шейнин - Полынов уходит из прошлого
— Не знаю. Сколько я помню себя, папа всегда это делал и никогда мне ничего не говорил.
Михаил чуть не спросил: «А ты не пытался узнать?», но смолчал, решив, что раз Александр Иванович имел от сына тайну, значит, для этого у него были веские основания.
И на этот раз они ни словом не обмолвились об отсутствии Александра Ивановича. Жара спадала. С гор спускалась темнота, потухли серебристые вершины, легкой дымкой покрывались отвесные склоны, потеряло свою нежно-голубую окраску небо. Дышалось легко.
— Михаил Георгиевич, — тихо проговорил юноша, — кто эта девушка?
Щербаков вздрогнул. Какое удивительное совпадение! Он как раз в эту минуту думал о Лене. Прошла добрая минута, пока Михаил нашел в себе силы спокойно, не выдавая своего волнения, спросить:
— Ты о чем говоришь, Павлик?
— А помните, фотография у вас лежала на столе? Когда я вошел, вы ее быстро спрятали.
Михаил вспомнил этот случай. Несколько дней назад он вынул из своего альпинистского костюма, в котором прыгнул в ущелье, крохотную карточку Лены, ту, что она подарила ему в лагере.
— Видишь ли, Павлик, это одна моя хорошая знакомая.
— Вы ее любите, да?
«Вот как! Да он не такой наивный, как кажется!»
Юноша словно угадал мысли Щербакова.
— В папиных книжках, — задумчиво произнес он, — я читал про любовь. Я спросил у папы, что это такое, а он мне сказал, что об этом не нужно думать.
— Александр Иванович лучше знает.
— Да, — со вздохом ответил Павел, — он очень умный и все лучше меня знает, потому что жил там...
Он махнул рукой в сторону гор и добавил:
— И вы, Михаил Георгиевич, умный и, наверное, много знаете, а рассказывать ничего не хотите. Почему?
Щербаков почувствовал себя так, словно уселся на горящие угли.
— Видишь ли, Павлик, — после паузы проговорил Щербаков, — папа твой прав. Зачем говорить о том, что пока далеко от нас.
— И у меня не будет никогда любимой?
Нет, так долго продолжаться не может! Щербаков почувствовал, какую тяжелую миссию возложил на него старший Полынов.
— Я уже влюблялся, — с важной серьезностью открылся Павел. — Я папе этого не говорил, а вам скажу.
— Влюблялся? В кого?
— Во многих. В тех женщин, о которых я в книгах читал. Но как бы мне хотелось увидеть хоть одну. Я даже матери своей не помню. А как вы думаете, Михаил Георгиевич, меня бы они могли полюбить?
— Послушай, Павел, не нужно об этом думать.
Щербаков невольно вздохнул. Он сам многое отдал бы за одну единственную встречу с Леной.
— Михаил Георгиевич, — вдруг страстно проговорил Павел, — вы спустились к нам на своем парашюте... Я не знаю, что это такое, но может быть, можно на нем выбраться из ущелья?
Щербаков подумал, что действительно следовало бы заняться парашютом, который лежит в полыновском доме: Александр Иванович разыскал его на месте падения Щербакова и принес домой. Правда, он оказался без зонтов. Они, видимо, оборвались.
— Павлик, ты проведешь меня к месту, где нашел меня? Мы осмотрим там кое-что.
— Хорошо.
И тут Щербаков дал волю своим мыслям.
— А выбраться отсюда нужно, понимаешь, Павел, обязательно нужно. Там настоящая жизнь, там люди.
— Куда это вы собрались? — раздался около них спокойный голос.
Оба живо обернулись. Перед ними стоял Полынов. В темноте молодые люди не заметили, как он подошел.
В ГЛУБЬ УЩЕЛЬЯ
Если бы было светлее, Александр Иванович безусловно увидел бы, как Щербаков покраснел. Он чувствовал себя неловко перед Полыновым, но твердо проговорил:
— Разрешите, Александр Иванович, ответить на ваш вопрос завтра.
— Ну, допустим, — сухо проговорил тот и, простившись, ушел.
— За что на вас папа сердится? — спросил Павел.
— Да так... — замялся Михаил.
На следующее утро Щербаков решил поговорить с Полыновым. Павел ушел на плантации, а он прошел в кабинет Александра Ивановича.
— Александр Иванович, — начал Михаил, — я помню о нашем разговоре и о вашей просьбе и всячески стараюсь ее выполнять, хоть, честно скажу, сделать это совсем нелегко, да и, главное, не нужно.
— Куда вчера вы звали моего сына?
— Туда, к людям, — прямо глядя в глаза Полынову, ответил молодой человек. — Александр Иванович, вы напрасно думаете, что он наивный юноша, ему уже достаточно лет...
— Больше, чем вы даже думаете, — печально заметил старый врач, но Михаил, увлеченный своими мыслями, не обратил внимания на это замечание.
— Он многое знает и понимает, — продолжал Щербаков, — и нельзя отнять у него мечту... Мы выберемся, обязательно выберемся отсюда, надо только искать выход. Не может быть, чтобы его не было...
Полынов посмотрел на Щербакова: он вспомнил свою беседу с ним в тот вечер, когда Михаил поведал ему о том, что произошло за минувшие годы в России, вспомнил, как сам загорелся мыслью о возможности возвращения на родину. Михаил продолжал:
— Вы просили ничего не рассказывать сыну, я это делаю, хоть Павел и не может понять, почему я от него все скрываю.
— Бедный мальчик, — прошептал Полынов.
— Вы не хотите, чтобы он вместе со мной искал выход, хорошо, я буду делать это один. Но не искать я не могу. Лучше сойти с ума, лучше умереть, чем смириться... Я только попросил вашего сына провести меня по ущелью. Если вы возражаете, я отправлюсь один.
— Хорошо, ищите, — чуть слышно произнес Полынов, — ищите, — повторил он, — вы оба молоды...
Он не закончил фразы, но Михаил понял, что Полынов хотел этим сказать.
Да, они молодые, и они сделают все, чтобы освободиться из плена.
После минутного молчания Александр Иванович начал говорить, видимо, о самом сокровенном:
— Много лет искал я-выхода из ущелья. Вскоре после землетрясения, когда горы вокруг нас сомкнулись, первой моей мыслью было построить гигантскую лестницу. Лес, как видите, здесь растет в изобилии, и есть металл, из которого можно изготовить сколько угодно гвоздей. Много ночей я просидел за расчетами. Теоретически все было вполне осуществимым. Но практически... Природа сыграла с нами злую шутку. По моим вычислениям, даже в самом низком месте, там, где когда-то находился перевал, высота гор достигает свыше четырех тысяч метров. Тысячелетиями стекавшая с вершин вода отшлифовала скалы, сделала их гладкими, как мрамор, и только у подножия встречаются шероховатости, но выше стена словно из глянца. Так что лестница должна была бы состоять из множества пролетов, опирающихся один на другой. Вы представляете, каким должно быть основание подобного сооружения. И двух жизней не хватило бы, чтобы вручную изготовить лестницу. Да и какая сила удержала бы ее в перпендикулярном положении? И все-таки я начал строить, потому что, как и вы, не хотел смириться. Следы моей безумной работы вы найдете, я только не хочу, чтобы о ней знал Павел. Потом у меня зародилась другая идея: перепрудить реку, дать ей другое направление и попытаться выбраться по подземному руслу, освобожденному от воды. Правда, я не знал, какой величины оно и сколько километров тянется под горной грядой. Но это меня не пугало.
