Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса
На второй странице печатаются материалы «По Советскому Союзу». Пестрят заголовки: «Общенародное государство», «Незаконнорожденные», «Баранина не в моде», «Чашка кофе», «Автобус в Одессе».
Только диву даешься, кто поставляет эти лживые факты. Неужели этому бреду кто-то верит?
На следующей странице статья «Продолжительность отпусков в СССР». Читаю эту статью и тоже удивляюсь. Выходит, что у нас все, в том числе и я, получают отпуск продолжительностью всего в двенадцать дней, а в Западной Германии, видите ли, больше. В разделе «По страницам «Литературной газеты» я прочел, что у нас «площадной бранью пользуются все, но особенно злоупотребляют ею женщины… Мужчины здесь, как ни странно, даже сдержаннее». Статья какого-то С. Водова под названием «Из глубины» утверждает, что сейчас у нас на Родине в кругах новой интеллигенции наблюдается усиление интереса к религиозной философии. А на одиннадцатой странице в жирно-черной рамке сообщалось, что «тихо скончался князь Юрий Львович Дондуков-Изъидинов». Еще не все, оказывается, перевелись князья.
Я отложил газету и невольно подумал, что Зоря, да и сотни других эмигрантов, вынужден читать этот бред и верить ему.
Других изданий, видно, у Зори не было. Вот еще «Посев». Слышал, что его издает организация НТС. Тоже название — «Народно-трудовой союз»! Но о труде — ни слова! Одни грязные измышления…
Телефонный звонок прервал мои занятия.
— Алексей Иванович! — услышал я голос Роджерса. — Не составите ли мне компанию? Хочу проехаться за город.
— Я бы с удовольствием, но мне что-то нездоровится, — попытался увильнуть я от приглашения.
— Вы чем-то расстроены?
— Нет, вроде не расстроен.
— В таком случае заеду за вами через десять минут.
Роджерс был точен. Пришлось ехать. И вот мы в огромном «форде» с бешеной скоростью мчимся по загородной автостраде, словно по зеркальной поверхности. Рядом с Роджерсом, на просторном сиденье, обшитом красной кожей, сижу я. Мимо проносятся нарядные, точно на картине, не похожие друг на друга особняки, виллы, утопающие в зелени. Стрелка спидометра остановилась на цифре «сто». Я посмотрел на Роджерса. Тот перехватил мой взгляд, и спидометр подпрыгнул на отметку сто десять.
— Сто десять миль, или сто семьдесят шесть километров.
— Разобьемся… — прошептал я.
— Какой русский не любит быстрой езды! Или, как это у вас говорят, на миру и смерть красна, — засмеялся Роджерс, обнажив ровный ряд золотых зубов.
— Умирать не хочется, даже на миру… — постарался я поддержать его шутливый тон.
— Тогда не будем.
Мы оба улыбнулись. Хотя, признаться, мне было не до шуток.
Конечно, не из-за этой сумасшедшей скорости, которая, впрочем, и не очень-то ощущалась. Непонятное, тревожное чувство, которое родилось вчера, до сих пор меня не покидало.
Я жил словно в ожидании беды.
— Роджерс, мне брат говорил, что вы бывали или даже, кажется, жили в Москве. Это верно? — спросил я. Нужно же хоть о чем-то говорить.
— Верно. Три года там прожил, — ответил Роджерс,
— Понравилось?
— Я много ездил по свету. Москву считаю одним из лучших городов. Конечно, она имеет недостатки, уступает в одном, выигрывает в другом, но в целом — город хороший, а главное, довольно быстро молодеет. Это явление сейчас нечастое.
— А люди? Наши люди. Что вы о них скажете?
— О, люди! Я твердо убежден — Россия и ее народ заслуживают лучшей судьбы, точнее — жизни, и в этом смысле земной шар перед вами в долгу. Сказать откровенно, мне нравятся русские парни. У нас с вами много общего, — заключил Роджерс.
— Приятно слышать, — заметил я. — А вы кто по национальности?
— А мне было приятно встречать гостеприимных, простых, искренних людей в вашей стране… Я американец.
Я благодарно кивнул.
— Всегда вспоминаю вашу страну с теплом… — продолжал Роджерс. — Ее нельзя забыть, Алексей Иванович. Поверьте мне.
Я с благодарностью посмотрел на Роджерса. Наступила пауза. Я посмотрел на рядом лежащие стопкой красочные журналы. Машинально взял один из них, стал листать.
В это время капризно фыркнул мотор. Машина стала сбавлять скорость.
— Перебои с подачей бензина. Ничего страшного, — объяснил Роджерс.
Он затормозил и пока возился с карбюратором, я рассматривал журналы. С каждой страницы на меня смотрели полуголые, а затем совсем голые женщины и мужчины. Порнография.
Наконец появился Роджерс, и я отложил журнал.
— Как и предполагал, засорился карбюратор. Сейчас все в порядке. Не проголодались? Может, завернем перекусить, голод — не тетка… — сказал Роджерс. — А пока невредно поразмять кости! Вылезайте, пошли в лес.
— Я — «за». Здесь очень хорошо и красиво.
— А мне больше нравится Подмосковье. Вот где ширь, раздолье.
Мне было приятно, что Роджерс так тепло отзывался о моей Родине.
— Закройте машину, — предложил я.
— Никто ее не тронет. Пошли. — И Роджерс мягко взял меня под локоть. Мы вошли в сосновый лес. Повеяло душистой прохладой. Здесь было тихо и спокойно.
Минут двадцать мы молча бродили по лесу, потом снова двинулись в путь.
«Форд», плавно покачиваясь, отсчитывал километры. Роджерс что-то мне объяснял о местах, которые мы проезжали, я слушал и понимающе кивал. Наконец мы подъехали к какому-то мотелю.
Ярко расцвеченное двухэтажное здание из пластмассы и стекла утопало в зелени. Не успел Роджерс затормозить и выйти из машины, как подскочил рабочий в униформе.
— Сэр, я к вашим услугам. — И он почтительно склонил голову.
Роджерс небрежно кивнул в ответ. Рабочий сел за руль и куда-то угнал «форд».
— Ну вот сейчас мы и подзаправимся, — сказал Роджерс.
На этот раз за столом Роджерс особенно не склонял меня к выпивке, и я пил столько, сколько хотел. Прислуживала нам хорошенькая официантка. Скромное платье плотно облегало ее высокую стройную фигуру. Мне казалось, что она с любопытством присматривается ко мне. Я тоже невольно косился в ее сторону и, черт возьми, вспоминал снимки из журнала и представлял ее рядом. Наверное, все-таки опьянел. Опять, видимо, перебрал. А Роджерс все замечал и подшучивал.
— Недурна, а?! — подмигивая мне, сказал Роджерс и тут же продекламировал:
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня.
— Да, — хмелея, соглашался я.
— Были и мы когда-то рысаками. — Роджерс грустно вздохнул и покачал головой.
— Хороша, ничего не скажешь. Почему «были рысаками», а не есть? — рассеянно поинтересовался я.
