Виктор Вучетич - Искатель. 1976. Выпуск №6
— Прекрасно знаете — не совсем так, как хотелось бы.
— Экспедиция не НИИ.
— Вы могли бы сделать больше. Вы обещали — ни в чем отказа не будет. Разве не так?
— В рамках возможного. В рамках возможного!
— Мне сейчас нужна должность… До зарезу нужна должность начальника партии на разведке и определении запасов.
— Ну и ну… Не только открытие, но и разведку и определение запасов хотите сосредоточить в своих руках… Оставьте и нашим товарищам… Так просто нехорошо. Поймите! Так нельзя.
— Давайте совсем откровенно… — очень мягко, почти вкрадчиво сказала Лариса.
Начальник экспедиции пожал плечами:
— Разве я бывал с вами неоткровенен?
— Я не об этом.
— Тогда не понимаю…
— Открытия-то нет.
— Какого открытия нет?
— Моего.
— Что за чушь? Перестаньте. Вы переутомились, может…
— Одни ссылки — на одного, на другого, на третьего… Жутко.
— Ни один, ни второй, ни иже с ним своих указаний, замечаний и прочих наблюдений не публиковали. И раз уж вы решились… Раз пошли ради себя к нам… Надо иметь либо чистую совесть, либо чистое отсутствие таковой. Так, поди, и колесо, — заторопился Бондарь, — не один-разъединственный человек открыл. Вся наука стоит и держится на чужих костях. В прямом и переносном смысле. Вы, Лариса Анатольевна, чересчур щепетильны. Так нельзя. Успокойтесь. Ведь никто не оспаривает вашего приоритета в открытии. Добро бы Садовская была с вами. Ну тогда непременно возник бы спор. Вы же одна в «поле» находились. И разве в самую трудную минуту мы вам не помогли? Нечего вам сомневаться. Мало ли чьи мысли вы использовали! Мне тогда как руководителю и газет читать нельзя. А я их читаю, читаю внимательно. Несерьезно все вами сказанное… Смешно даже, право.
Семену Васильевичу показалось, что Лариса взорвется, наговорит тысячу глупостей. Но она то ли сжалась, то ли лишь пожала зябко плечами.
— Мне нужно было этой весной брать партию — и в тайгу. На доразведку, на определение запасов. А не торчать тут в лаборатории. Не копаться в чужих мыслях. Назначьте меня начальником партии. Ну выдумайте такую, хоть бы в помощь тем, кто там уже работает.
Бондарь снова сказал очень спокойно:
— И весной на это не пошел. Что ж мои-то геологи тогда делали? Те, кто десять лет не ждал, а дорывался до своего часа? Им последний шаг оставалось сделать. Да вы опередили. Не задержись вы тогда на месяц сверх положенного срока, — вдруг вскипел Бондарь, — так мы весной вышли бы сами. Сами!
— Так вы и весной бы меня не назначили? — Лариса приблизилась вплотную к Бондарю. — И весной — нет? Подождите! — Лариса вскинула ладони, едва не зажав рот Бондарю. — Подождите… Если бы я осенью, той осенью, поставила условием, что весной — непременно, непременно в «поле»… и все сама до конца доведу?…
— Не взял бы я вас. Упрашивать перестал. Мне нужно было защитить честь моей экспедиции. Недаром же мы десять лет хлеб ели!
— Вы предвидели и этот разговор со мной? Предвидели? Да?
— В известном смысле, конечно…
— Мне надо скорее… Скорей! Понимаете? Денег нужно еще. Еще двух, всего двух лаборантов.
— Приеду — посмотрим… Но вряд ли… Поднажмите сами. Извините, на посадку пора.
Бондарь круто повернулся. Скрипнул блестящий, хорошо отреставрированный реглан, кожа которого выглядела совсем как новая.
Широко расставив ноги, будто морячок-салага, стояла Лариса, глядя в спину начальника экспедиции. Потом она сунула в косо разрезанные карманы замшевой куртки руки, сжатые в кулаки, и круто, так же как и Бондарь, повернувшись, пошла прочь. Но не к поселку, а в сторону скошенного луга, в туман…
«Ну и что? Кому и на что этим разговором глаза откроешь? Ничегошеньки разговор не дает», — подумал Шухов.
…Взволнованный пережитым воспоминанием, Семен Васильевич вышел к реке. Она торопливо скользила по наклонному каменному ложу русла, шепелявя в прибрежных валунах, закручивалась спиралью в заводи, где стояли у хлипкого причала поселковые лодки. Отбитые течением, они пугливо жались к настилу из горбылей, словно дворовые цепные собаки, — позвякивая время от времени ржавыми швартовами.
Ступив на причал, инспектор увидел из-за скалы на противоположном берегу деда Антипа. Тот только что выволок из реки здорового, в полпуда, тайменя. Рыба отчаянно билась на окатанных камнях, изгибаясь и выгибаясь, а дед норовил ударить ее по голове обушком топора, да промахивался. Стука издали было не слышно, и эта немотная борьба Антипа с тайменем в другое время вызвала бы у Семена Васильевича невольную улыбку, только теперь старческая неловкость как-то больно резанула по сердцу. И кричать Антипу было бесполезно — после болезни, которую он подхватил в последней экспедиции с Пичугиной, старик стал туг на ухо.
А едва завидев Антипа, участковый тут же понял, что старик ему тоже понадобится: пусть идет по берегу вдоль уреза воды, хотя, по мнению Семена Васильевича, тело Ларисы вряд ли могло прибить к той стороне — тут дело в течении. Да кто все знает? А второй свидетель в таком случае совсем не помешает.
Инспектор впрыгнул в свою лодку, быстро, с первого рывка, запустил мотор. Течение само вывело моторку из стаи сбившихся посудин. Шухов дал полные обороты. Мотор взревел, лодка задрала нос, будто встала на редан, говоря морским языком, и, оставляя за собой серповидный пенный бурун на темной воде, вывернулась на быстрину. Там она сразу замедлила ход под напором стремительного течения. Попадая в коловерти и водовороты, моторка плюхала днищем о поверхность реки, поднимая брызги и дрожа.
Антип заметил инспектора, когда тот уже выскочил на берег и оказался шагах в пяти от старика, который все никак не мог оглушить едва ли не метровую литую радужную рыбу. Ошалелоглазый таймень был прекрасен: розовые его грудные плавники часто шевелились, а красные хвостовые, как и сам широкий пунцовый хвост, бешено извивались. По изумрудному телу, казалось, бродили розовые пятна. Краски, неожиданные, играющие, живые, существовали вроде бы сами по себе на чешуе, покрытой коричневыми веснушками.
Таймень подпрыгивал и извивался на серых окатышах. Он отчаянно и безуспешно боролся за свою жизнь. Семен Васильевич видел, что прочный самодельный крючок, проглоченный рыбой, разорвал жаберную крышку и торчал наружу.
Измотанный, запыхавшийся старик, державший намертво в пальцах толстую капроновую леску, бил топориком уже как попало. Топор звенел бодро, и странно было слышать прерывистый хрип дыхания вконец уставшего Антипа. Подняв крупный камень, инспектор быстро примерился и оглушил рыбу.
