Юрий Яровой - Высщей категории трудности
Воронов начал инструктировать туристов, которые пойдут в спасательном отряде, проверять их снаряжение. Во главе группы должен пойти капитан Черданцев.' Расстроенный Лисовский — его больше никто не слушает: «Что ты там нашел? Сарай?» — с вызовом спросил Воронова: — «А я, что, в лагере останусь?»
— Если можешь, пойдешь с Черданцевым, — спокойно ответил Воронов и еще уточнил: — Вообще окончательный отбор добровольцев будет после подъема на плато, перед спуском.
Мне Воронов предложил лечь спать, с тем чтобы завтра я дежурил с утра.
20
В этот день меня разбудили дежурить в шесть часов.
Пошевелился — кто — то прочно держит за волосы. Когда окончательно проснулся и ощупал голову — сообразил, что ночью с головы слетела шапка и волосы примерзли к палатке.
Попробовал встать — ноют ноги, ноет шея. Голова гудит, перед глазами плывут яркие фиолетовые тени. Шаг, поклон с усилием, хруст наста, вздох облегчения. Снова шаг, снова поклон. Поклон этой зловещей долине… Сон? Если бы это был сон!
Тайга ночью, особенно в бурю, производит жуткое впечатление. Все гудит, воет, качается. Метет снег, залепляя ели так, что дерево можно отгадать лишь по острой верхушке. Но еще неприятнее в такую бурю в нашей палатке. Укрепленная кое — как, она вся скрипит, шевелится, и кажется, что при очередном порыве ветра она рухнет на раскаленную печку и людей.
С перевала доносится заунывный вой. Проклятое место! Судя по вою, погода явно нелетная. Воронов вчера высказал предположение, что Сосновцы покинули палатку в такой же бешеный ветер. Можно только удивляться, как они вообще добрались до леса. Ураган сбивает с ног и гонит людей по плато, как перекати — поле.
Мутный жидкий рассвет. Сегодня 17 февраля. В семь часов я поднял на ноги дежурных поваров, а в восемь — всех остальных. Поднимались с трудом, хмурые и невыспавшиеся. А вернее, неотдохнувшие. Чувствуется, что спасатели вымотаны до предела. Не удивительно: по подсчетам Васюкова, его отряд на лыжах по Приполярному Уралу прошел почти пятьсот километров. Из похода и сразу в поиски.
В 8.30 Кожар запросил погоду. Воронов коротко бросил Голышкину: «Ответь — скверная», а Жора все это перевел в метры, баллы и градусы.
В конце концов, ледяная вода в Малике и разминка сделали свое дело — спасатели заторопились. Шестнадцать человек, наскоро проглотив кашу, колбасу и какао, натянули рюкзаки и начали цепочкой подниматься к перевалу. Мы с Вороновым пошли провожать их.
На плато один из туристов упал и порезал руку. Наст такой жесткий, что режет все: обувь, одежду, даже лыжи.
Едва вышли из леса, как нас подхватил и закружил бешеный ветер. Ничего не видно. Сбились влево, больше часа плутали по плато. Хорошо, хоть ветер был теплый, а то бы все поморозились. Через каждые пять — десять минут ветер вдруг спадал и наступала кратковременная передышка. Тогда над головой проявлялось ясное солнце, и видно было, как из — за вершины «1350» стремительно выкатывается очередной снежный шквал и несется в долину и на плато.
Отдышались в затишье, за останцами. Чертово плато! На лыжах не пройти — переломаешь на камнях, а пешком — наст не держит, проваливаешься в иных местах по пояс.
Добровольцы готовились к спуску. Капитан Черданцев из шестнадцати отобрал четверых и Лисовского.
Когда все связались в цепочку, Черданцев махнул рукой, и шестеро добровольцев медленно спустились в метель. Они шли, согнувшись под ветром, след в след и через минуту полностью растворились в снеге.
На обратном пути в лагерь я все же обморозился. Щека горела так, что к ней страшно было притронуться. Теперь я оценил преимущества маски — увы, маски у меня не было.
В лагере Новиков сидел над дневниками. При нашем появлении он поднял голову и спросил Воронова коротко:
— Отправили?
— Да, — так же коротко ответил Воронов. — Пошли шестеро.
Прокурор хотел что — то сказать, но передумал, только махнул рукой и снова углубился в дневники. Он листал одну из тетрадей, временами заглядывая в другую. Не глядя на меня, протянул мне третью тетрадь. Дневник, или вернее, записная книжка Люси Коломийцевой. Я узнал ее почерк, виденный вчера в групповом дневнике. Даты, как и у Васениной, чаще всего отсутствуют. Я начал, конечно, с последней записи.
«Что за день!
Однажды мама мне сказала: «Уж очень ты любвеобильная, Люська». Она, наверное, права. Потому что сегодня я влюбилась в Броню. И не потому, что он именинник. Наш Броня сегодня был просто потрясающий! Он весь сиял и светился, как новенький рубль. Мечта!
Когда Толя счастлив, он не может молчать. В такие минуты он жаждет осчастливить мир и нас, в частности, своими грандиозными планами. «Братцы, я вам построю такой дом, что вы ахнете. Вы не думайте, что если я не архитектор, так не могу строить дома. Я построю вам дом, в котором не будет ни одного несчастного, в котором никто никогда не будет плакать. Мой дом будет вмещать тысячу квартир и будет стоять на берегу реки. Или на берегу озера. В нем будут только южные квартиры и ни одной северной. Понимаете, в плане он будет выглядеть как треугольник. Ни черта вы не понимаете! Все вы мезонщики. Пи — мезон, ми — мезон… Кому нужны ваши атомы?»
Но тут уж все дело испортил Вадька. Взял да и обиделся: у него вообще с утра клюква во рту. Среди нашей семерки пятеро физиков и только Вадька — настоящий ядерник. Конечно, его задела пламенная речь именинника больше всех. Вадька, когда обижается, всегда смотрит на обидчика сверху вниз и бубнит как в бочку: «Только прорабы…» (в «прорабы» Вадька вложил с полкилограмма яда), «… только прорабы могут перепутать Бора с Даллесом».
А Броне море по колено!«Не будь Бора и Оппенгеймера, Хиросима и Нагасаки не были бы сожжены бомбами».
Боже, как мало надо, чтобы люди полезли на стенку. Петухи! Мои милые добрые парни, чтобы не поделили? Вадька петушится и наскакивает на любого, кто не согласен с его взглядами на физиков и физику.
«Давай коллективно плюнем на бомбы», — уже шел на мировую Броня. В конце концов Вадя все же успокоился, и Броня перешел на тему о Paупe: «Откроем на Payne целебный источник?! Вот это было бы здорово! Представляю: Полярная Мацеста. «Сообщение ТАСС. На Приполярном Урале группой туристов — энтузиастов открыто теплое озеро, содержащее целебные воды». Даешь Мацесту, Рауп!»
Броня просто приплясывал от восторга. Он смелыми штрихами на снегу прокладывал бетонные шоссе и рисовал необыкновенный дворец.
«Здесь Приполярье. Здесь мало солнца. Так сделаем и крышу курзала стеклянной! Куполом. А оболочку можно поставить на растяжках». В общем, Броня сегодня был просто чудо.
