Юрий Яровой - Высщей категории трудности
«…Я лежу в палатке, меня бьет озноб. Глеб навалил на меня все теплые вещи, а я все равно не могу согреться. Глеб ушел, я достала дневник. Дневник мне всегда помогал успокоиться.
«Всю ночь я слышу вздохи странные, у изголовья слышу речь…» Когда пришли в голову эти стихи? Они звучат в голове, как навязчивая мелодия, я никуда не могу от них уйти. Что же со мной случилось?
К вечеру 4 февраля мы вышли из ущелья Малика и поднялись на перевал. Дул сильный западный ветер. Мы закутали лица шарфами, надели маски, натянули вторые варежки и свитеры. Идти было трудно. Снег так обледенел, что палки скользили и приходилось делать невероятные усилия, чтобы сохранить равновесие. Ветер швырял в лицо пригоршни колючих снежинок, залеплял глаза. Где — то слева в метели скрывалась вершина «1350», по траверсу которой мы должны подняться на Главный хребет.
Тайга сменилась карликовым лесом. Перекрученные стволы клонились к тайге, словно просились под защиту высоких сосен. Своим фантастическим видом они напоминали застывшие языки пламени. Я отчетливо помню, как подняла голову и увидела, что карликовый лес под ветром вдруг заволновался и на секунду выпрямился. Но мне только показалось: налетел ветер, а странный лес даже не шелохнулся.
А потом пошли кусты можжевельника. Чахлые ветки кланялись каждому порыву ветра и бились о наст. Сквозь неумолчный свист доносились звенящие звуки. Словно где — то вдали нестройно звенели колокола. Да, я хорошо помню, что в этой пустынной местности я почувствовала какую — то тайну. Кажется, уже тогда мне стало не по себе.
Наша реденькая цепочка так растянулась, что я видела перед собой только синий рюк Васи Постыря. Бася согнулся в три погибели, шел как — то боком, то и дело сверяясь с компасом. Он сегодня рисовал кроки. Рисовал небрежно, в варежках. Очень сильный ветер. А Глеб был от меня далеко. Он шел замыкающим. Я оглянулась и потеряла равновесие. Упала на бок. С трудом поднялась на колени, потом оглянулась. Вася исчез. Справа что — то чернело. Я сделала несколько шагов и тотчас отчетливо услышала стон. Душераздирающий, ужасный стон!
Я остановилась. Меня просто не держали ноги. И никого из ребят!
Метель вдруг унеслась вниз, и передо мной выросли шесть гигантских человеческих фигур — заснеженных, обледеневших.
Они двигались прямо на меня. Я хотела отпрыгнуть в сторону, но метель сильно ударила меня в спину, и снова раздался этот невыносимый стон.
Больше я ничего не помню. Видимо, я оступилась и упала лицом на наст.
Первое, что я увидела, когда пришла в себя, — глаза Глеба. Ко мне пришел запоздалый страх.
Глеб поднял мою голову. Надо мной висела скала, слева в расщелине я увидела огромные ягоды голубики. Глеб проследил за моим взглядом и сорвал несколько мерзлых и кислых ягод. И вдруг снова откуда — то сверху на меня обрушился стон.
Я закричала: «Глеб? Ты слышишь?…»
Он меня успокаивал, как ребенка: «Ничего не случилось, ты просто неудачно упала и немного разбилась».
Осторожно вытер мне лицо платком, и я почувствовала на губах что — то соленое. Совсем рядом я увидела огромные пятна крови, и у меня снова начала кружиться голова.
— Ты упала и разбила нос, — говорил Глеб. — Но кровь уже не идет.
Просто смешно: разбила нос, а так испугалась. Я, видимо, попыталась засмеяться, но смеяться было почему — то больно. Я закрыла глаза и вдруг отчетливо увидела керосиновую лампу, зябкие тени по стенам, карие немигающие глаза и голос — протяжный, пронизанный какой — то тревогой: «Ан — ана! А вдруг проснется Тумпа — Солях?…» Так вот кого я увидела в метели!
Я услышала голоса подходивших ребят. Норкин говорил:
— Понимаете, эти останцы так выветрились, что готовы рухнуть в любую минуту. Пять скал. Словно пятерня торчит из земли.
— Ты говоришь «пять»? А не шесть?
А это Глеб. В его голосе тревога. Значит, я ему сказала, что их было шесть?
— По — моему, пять. Но самое любопытное, что они выстроились по ранжиру. Впереди самый высокий, замыкает самый маленький камень. Я даже азимут засек: северо — северо — запад. А воют! Прямо джаз Лундстрема!
Тут только Вася заметил меня:
— Что я вижу? Некоторые отдыхают лежа? Я видела недоумение на лицах ребят, но я не могла ничего объяснить им, я только просила:
— Уйдем отсюда. Уйдем скорее…
Останцы? Значит, это были останцы? Не шесть, а пять.
Наверное, все это мне померещилось? Не было ни стонов, от которых останавливается сердце, ни этих грозных гигантов, чуть не растоптавших меня… Не было? У меня ужасно болит голова. И все в голове перепуталось. Я не знаю, чему верить, что было, чего не было. Тумпа — Солях? Господи, бред какой — то. Но я же хорошо их видела, я же отлично знаю, что именно из — за них я упала и разбила лицо. И потом — этот стон! Даже сейчас в палатке стоит мне на секунду закрыть глаза, и вновь я вижу метель и зловеще нависшие надо мной фигуры великанов. И совершенно отчетливо слышу душераздирающий стон…»
Нет, великаны Неле не померещились. Я испытал такое же почти потрясение, когда мы с прокурором догоняли спасателей, ушедших за перевал.
На плато нас встретил пронзительный ветер. Поднимались медленно, на границе леса сняли лыжи и тащили их за собой на шнурах. Дышать воздухом, наполненным мельчайшими льдинками, было трудно, и мы часто останавливались.
Делая глубокий вдох, я поднял голову, и вдруг высоко надо мной возникли шесть заснеженных гигантов. Вот — еот подомнут, раздавят! Впечатление было подавляющим.
Я сделал шаг вперед, и все исчезло. Передо мной были просто камни — останцы.
Я отступил и стал искать точку, на которой камни превращались в людей. Шаг назад, чуть влево и вновь шесть гигантов. Нависли надо мной, того и гляди раздавят, как муравья.
— Что вы топчетесь?
Новиков был раздражен. Я оглянулся и увидел, что стою на его лыжах.
Точку, когда останцы превращаются в братьев Тумпа — Солях, еще раз я так и не нашел. А когда рассказал об этой удивительной метаморфозе прокурору, он пренебрежительно отмахнулся: «Мало ли что может померещиться в метели!» Да я и сам вскоре решил: это снежный мираж, никаких идолов не было. И вдруг — эти страницы в дневнике Васениной.
Продолжить чтение дневников в тот вечер не удалось. Пришла новая радиограмма из штаба, наконец, разъяснившая, что существование охотничьей избушки на Соронге подтверждает восьмой член группы Александр Южин. Штаб предполагает, что пропавших туристов можно искать только там и только лыжными поисковыми отрядами, так как вертолеты и самолеты не летают. Улучшение погоды ожидается послезавтра.
Воронов начал инструктировать туристов, которые пойдут в спасательном отряде, проверять их снаряжение. Во главе группы должен пойти капитан Черданцев.' Расстроенный Лисовский — его больше никто не слушает: «Что ты там нашел? Сарай?» — с вызовом спросил Воронова: — «А я, что, в лагере останусь?»
