Святослав Чумаков - Искатель. 1979. Выпуск №4
Он не успел ими воспользоваться. Дверь раскрылась, и в кабинет заглянул начальник полиции Сала. Он увидел Норбера и иронически поприветствовал его. Затем подал знак Вержа, что хочет поговорить с ним. Вержа оставил Норбера с инспектором, который его привел, и вышел.
— Вы были у следователя? — спросил Сала, когда они очутились в коридоре.
— Да.
— Зайдемте ко мне в кабинет.
Он был еще озабоченнее, чем накануне, и не старался даже это скрыть.
— Вы не хотите пойти в отпуск? — спросил Сала, когда они очутились в его кабинете.
— Нет, — твердо ответил Вержа.
— Я так и знал. Я сказал префекту, что вы откажетесь.
— Что бы это изменило?
— Мы бы поторговались.
— С прокуратурой?
— Да.
— Вы знаете следователя?
— Нет.
— Если ему не дадут разрезать меня на куски, он раскапризничается. Для него это дело принципа.
Сала промолчал.
— Я его понимаю, — сказал Вержа. — Он жаждет чистоты. Он не подозревает, какая его ждет работа.
Начальник полиции рассеянно слушал. Он казался обескураженным.
— После меня, — сказал Вержа, — наступит черед кого-нибудь другого.
— Мы живом в эпоху кретинов.
— После меня, — продолжил Вержа, не обратив, казалось бы, внимания на замечание начальника полиции, — без сомнения, наступит черед всех тех, кто остался без гроша в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году,[3] а теперь не знает, куда девать деньги; наступит черед всех, кто утаивает от налоговых властей миллионные доходы, всех технократов, которые берут взятки за то, чтобы автострада прошла через пшеничное поле, а не через чьи-либо охотничьи владения, всех начальников кабинетов, которые обогатились, готовя записки, превозносящие достоинства какого-нибудь банкира или фабриканта цемента. После меня в кабинетах следователя Дельмеса и его дружков еще побывает много народу. Не сомневайтесь!
— Мне понятна ваша горечь, — сказал Сала.
— Я не говорю уже о нашем учреждении.
— Позвольте нам действовать: мы выиграем.
Вержа покачал головой.
— Нет, — сказал он.
— Они вас погубят, предупреждаю.
Вержа пожал плечами.
— Значит, им удастся сделать то, что не смогли сделать гангстеры, господин начальник полиции. Это будет высокоморальное завершение.
Он наклонился к Сала и заговорил глухим голосом:
— Я страстно любил свое дело. Я делал его, потому что оно мне нравилось, и всегда думал, что полицейскому платят, чтобы он сражался с негодяями. Ни за что другое. У меня душа шерифа, а вы, как и я, знаете: это были ужасно наивные люди. Я ограниченный, я глупец, я идиот, господин начальник полиции. Я не понял, что сегодня, для того чтобы быть хорошим полицейским, надо не выполнять обязанности полицейского, а заниматься доносами, интересоваться не преступниками, а честными людьми, борющимися за свои права. Только так можно сделать карьеру…
Сала начинал раздражаться. Но Вержа это мало волновало.
— Я закончил, господин начальник полиции. Я не верю ни в вашу защиту, ни в покровительство префекта. Я буду заниматься своим делом, пока смогу. В день, когда мне это запретят, начну бездельничать и выжидать. И немало посмеюсь.
— Нам будет не хватать вас.
Вержа с готовностью согласился.
— Действительно, нас, настоящих бойцов, остается мало. И будет еще меньше, когда станет известно, какую мне подстроили подлость.
— Вы думаете, что все это подстроено?
Вержа пожал плечами.
— У вас есть другое объяснение? — спросил он.
— Кого вы подозреваете?
— Всех, кого я помог упрятать за решетку. Их множество.
— Ищите. Будет здорово, если вы обнаружите улику.
Сала делал вид, что воодушевлен идеей, высказанной Вержа. Но он не верил в это. В сущности, его мнение уже было составлено.
— Допустим, я возьму отпуск, — сказал Вержа. — Чего вы рассчитываете добиться от прокуратуры?
— Чтобы они отказались от всякого судебного преследования. Ваше дело будет рассматриваться в дисциплинарном по рядке.
— Дельмес поднимет шум.
Сала вздохнул.
— Со старыми следователями удавалось договориться. Видя, кто приходит после них, остается лишь пожелать удачи нашим преемникам.
— Еще один вопрос: если я предстану перед судом, я буду единственным?
Сала попытался рассердиться.
— Если против других полицейских выдвинут такое же обвинение, их постигает та же участь.
— Люка, например.
Начальник полиции поморщился. Речь шла об инспекторе, пойманном с поличным: он брал деньга от проститутки. Дело замяли.
— Были другие времена, — сказал Сала смущенно. — Вам не повезло, Вержа. Такие типчики, как Дельмес, усердствуют, потому что воображают, что призваны выполнить важную миссию.
Он добавил, заканчивая беседу:
— Подумайте над тем, что я вам сказал.
— Я постоянно буду размышлять об этом, — пообещал Вержа.
Он оставил начальника полиции в полном недоумении, чего и добивался. Он точно знал, что будет делать. Трибуналу и дисциплинарному совету не придется из-за него беспокоиться.
* * *Мотоцикл остановился у тротуара. Улица находилась в центре города, недалеко от большого плохо освещенного проспекта. Было около 20 часов. Прохожих было мало. На мотоцикле сидели двое парней, одетых в кожаные куртки, туго перехваченные в талии ремнями. Тот, что занимал заднее сиденье, задрал ногу, чтобы спрыгнуть на землю.
— Ни пуха ни пера! — сказал другой, оставшийся за рулем.
Первый парень пошел по аллее, ведущей к особняку. Молодая девушка прошла мимо мотоциклиста. Он улыбнулся ей:
— Прогуляемся?
— Не сегодня, — сказала она, глядя на мотоцикл «Судзуки».
— Значит, никогда.
Она засмеялась. Тем временем парень пересек аллею, открыл калитку, ведущую во двор, и оказался перед освещенными окнами служебных помещений. Через окно можно было видеть двух мужчин, сидевших друг против друга за рабочим столом. Парень в кожаной куртке остановился на минутку в темпом углу стены. Он достал из кармана пистолет калибра 11,35 мм, снабженный глушителем, и твердой рукой взвел курок. Затем вновь сунул оружие в карман, не выпуская его из руки. Под прикрытием стены неслышным шагом пересек двор.
Он подошел к двери, ведущей в коридор, осторожно повернул ручку. Дверь открылась почти бесшумно. Он вошел. С левой стороны от него была дверь служебной комнаты. Он резко открыл ее. Оба мужчины одновременно подняли головы. Один был лысый, с загорелым лицом и красивыми серыми глазами, одетый в очень элегантный костюм из черного шелка. Другой, с массивным красным лицом, выглядел лет на десять старше и казался толще. Оба раскрыли от изумления рты. Толстяк попытался сунуть руку в ящик стола. Это был его последний жест. Пуля разнесла ему голову. Лысый привстал, чтобы броситься на пол, и не успел, отлетел к стене, пораженный прямо в сердце. Парень быстро осмотрел обе жертвы. С толстяком было покончено. Что касается лысого, у парня возникли сомнения, и он выстрелил ему в голову. Затем положил оружие в карман и не спеша проделал тот же путь в обратном направлении. Мотоциклист спокойно насвистывал рок Джона Ли Левиса. Делал он это виртуозно, чем очень гордился, как и своим искусством водить мотоцикл.
