Оливер Боуден - Покинутый
Я фыркнул.
— Конечно, конечно — объясняет. Все мы воины, Реджинальд, но мы ведь не варвары.
— Понимаю. Понимаю.
— Понимаешь? В самом деле понимаешь? Что Брэддоку никто не указ, понимаешь?
— Успокойся, Хэйтем. Не указ? Красная пелена на глазах — это одно. «Не указ» — это совсем другое.
— Для него солдаты все равно что рабы, Реджинальд.
Он дернул плечами.
— Ну и что? Они британские солдаты — они привыкли, что их считают рабами.
— Я полагаю, он расходится с нами. Те люди, что работали на него, не были тамплиерами, он их нанял на стороне.
Реджинальд наклонил к плечу голову.
— Двое в Шварцвальде? Они из ближайшего окружения Брэддока?
Я смотрел на него. Я смотрел на него очень внимательно и ответил ложью:
— Не знаю.
Мы надолго замолкли, и чтобы не встречаться с ним взглядом, я еще разок хорошенько хлебнул эля и притворился, что заглядываюсь на служанку, и был даже рад, когда Реджинальд переменил-таки разговор и, подавшись вперед, стал излагать мне подробности моего путешествия на Корсику.
2Возле Уайта мы с Реджинальдом попрощались и сели в экипажи. Когда наши кареты разъехались подальше, я стукнул в потолок, чтобы остановиться, и возница спустился вниз, огляделся, нет ли за нами слежки, открыл дверцу и присоединился ко мне.
Он сел напротив меня, снял шляпу, положил ее рядом с собой на сиденье и глянул на меня смышлеными, внимательными глазами.
— Слушаю, мастер Хэйтем, — сказал он.
Я тоже глянул на него и с глубоким вздохом отвернулся в окно.
— Нынче вечером я уезжаю на море. Мы заедем на площадь Королевы Анны, я уложу вещи и сразу в порт, если вы не против.
Он снял воображаемую шляпу.
— Я к вашим услугам, мистер Кенуэй, к перелетной жизни мне не привыкать. Это, конечно, не то, что спокойно сидеть сиднем, но ведь, с другой стороны, и риска схлопотать пулю от французов или от собственных коллег меньше. Я бы даже сказал, что отсутствие парней, которые могут вас подстрелить, для такой работы — привилегия. Временами он довольно назойлив.
— Вы правы, Холден, — сказал я и нахмурился, чтобы немного остудить его, хотя, по правде, вероятность была невелика.
— Ну, во всяком случае, сэр, вы ведь что-то узнали.
— Боюсь, что ничего существенного.
Я смотрел в окно и боролся с сомнениями, боролся с чувством вины и предчувствием вероломства и пытался понять, есть ли на свете хоть кто-нибудь, кому я действительно верю — кто-нибудь, кто мне действительно предан.
Парадокс, но больше всего я доверял Холдену.
Мы познакомились в Голландии. Брэддок сдержал слово, и я беспрепятственно общался с солдатами, расспрашивая, что им известно о «Томе Смите», которого вздернули на виселице, и не удивился, когда мое расследование кончилось ничем. Никто из опрошенных даже не признался, что знаком с этим Смитом, если, конечно, его звали Смит — пока однажды ночью я не услышал шум у входа в мою палатку и, вовремя поднявшись, увидел какой-то силуэт.
Этот человек был молод, двадцати с чем-то лет, с коротко стриженными рыжеватыми волосами и озорной улыбкой. Выяснилось, что он рядовой, Джим Холден, из Лондона, надежный парень, желающий торжества справедливости. В тот день, когда я едва избежал виселицы, у него был повешен брат. Его казнили за кражу вареного мяса — это все, что он сделал: стащил миску с вареным мясом, потому что был голоден; на худой конец, это заслуживает порки, но его повесили. Беда была в том, что мясо он стащил у кого-то из личной охраны Брэддока, у кого-то из его собственных наемников.
Это объяснил мне Холден: полуторатысячная гвардия Колдстрим состояла, в основном, из таких же британских солдат, как он, но была и небольшая группа солдат, набранных лично Брэддоком: наемники. В их число входит Слэйтер и его помощник и, что больше всего настораживает, те два солдата, что побывали в Шварцвальде.
Ни у кого из них не было кольца Ордена. Это были головорезы, скоты. Я пытался понять, почему — почему в свое ближайшее окружение Брэддок набрал людей именного такого типа, а не тамплиеров? Чем дольше я наблюдал за ним, тем сильнее у меня напрашивался ответ: он отходит от принципов Ордена.
Я снова глянул на Холдена. Той ночью я хотел прогнать его, но он знал, что самая сердцевина армии Брэддока порочна. Он жаждал отомстить за брата, и потому никакие мои возражения не принимались во внимание. Он собирался помогать мне независимо от того, нравится мне это или нет.
Я согласился, но при условии, что его помощь навсегда останется тайной. Я рассчитывал обмануть тех, кто все время опережает меня, мне надо было уверить их, что я больше не ищу убийц моего отца — чтобы они не опережали меня.
Вот почему, когда мы покинули Голландию, Холден поступил ко мне на службу — камергером, возницей, и как ни крути, всем окружающим он был известен именно в этом качестве. Никто не подозревал, что на самом деле он ведет для меня расследование.
Даже Реджинальд.
Пожалуй, главным образом Реджинальд.
Выражение вины на моем лице не укрылось от Холдена.
— Сэр, вы ведь не лжете мистеру Берчу. Вы делаете то же, что и он — утаиваете часть сведений, просто пока вы не убедились, что он тут ни при чем, но я уверен, что доказательства найдутся, сэр. Уверен, потому что он ваш самый давний друг, сэр.
— Мне бы очень хотелось разделить ваш оптимизм, Холден, поверьте мне. Едем, нам пора. Меня ждут дела.
— Слушаюсь, сэр. Но осмелюсь спросить, где именно вас ждут дела?
— На Корсике, — ответил я. — Я еду на Корсику.
— Ого, в разгар революции, насколько я знаю.
— Точно так, Холден. Там, где смута, проще скрываться.
— И чем же вы там займетесь, сэр?
— К сожалению, не могу ответить. Скажу только, что к поискам убийц моего отца
это отношения не имеет и для меня представляет лишь второстепенный интерес. Это служба, обязанность, не более того. Надеюсь, пока я буду отсутствовать, вы продолжите ваше следствие?
— Непременно, сэр.
— И проследите, что они утаивают.
— Не беспокойтесь, сэр. Для всех вокруг мастер Кенуэй уже давно отказался от поисков правды. И кем бы они ни были, в конце концов они потеряют осторожность.
25 июня 1753 года
Днем на Корсике жарко, но по ночам температура падает. Не сильно, не до мороза, но вполне достаточно для того, чтобы ночевка без одеяла на каменистом склоне холма сделалась неудобной.
Но помимо холода были дела поважнее, вроде отряда генуэзских солдат, поднимавшегося по склону, можно сказать, незаметно.
