Андрей Черетаев - Сибирский Робинзон
По утрам природный зов будит всякого крепко спящего лучше любого будильника. Проснувшись, я поежился от холода. Огонь давно погас, но, к моему удовлетворению, «печка» была теплой, а угли еще не остыли. Бросив несколько веток и раздув костёр, я побежал на улицу.
— Ох, елки! — удивленно сказал я. — Ну и насыпало! Без лыж тут и делать-то нечего.
Снега было действительно очень много. Он был везде и всюду. Белым пухом, словно периной, снег надежно укрыл землю до следующей весны. Могучие ели и кедры оделись в тяжелые снежные шубы, отчего ветви их, как плечи, клонились книзу. Снег и сейчас обильно сыпал из низких туч, обволакивающих круглые верхушки гор. Мне уже казалось, что нет у снегопада начала и не будет ему конца, будто бы он шел с сотворения мира. У меня возникло ощущение, что и сегодня солнце не пробьется сквозь надежно сомкнутый строй туч.
— Нет, не согреться мне сегодня лучами звезды по имени Солнце, — заключил я, глядя на открывшийся мне пейзаж с таким же неодобрением, как в своё время Хрущев на картины советских абстракционистов. Всё во мне кипело от возмущения. Я не знаю, что здесь творится весной и летом, но осень здесь отвратительная!
Я чуть ли не по пояс в снегу стал пробиваться к облюбованному месту. а сделав все положенное, поспешил вернуться в каморку. Белый пушистый снег сделал свое черное дело, щедро забился в складки одежды и ботинки, грозя растаять там и подмочить мне настроение.
Чертыхаясь, я снял ботинки и носки. Вытряс из обуви снег, — таким образом, мне удалось сохранить обувь почти «в свежести и сухости», как рекомендует реклама.
Как назло, в костёр попала сырая дровина, и каморка наполнилась слезоточивым газом. Дым у меня обычно просачивался сквозь кровлю, в которой я для этой цели проделал отверстие.
— Нужно сделать дымоход побольше, — сквозь слезы и натянутый на голову плед, проговорил я, — иначе угорю, как пьяный в бане…
Однако, как только дым стал более терпимым, я принялся готовить себе завтрак. Кого-то раздражают однообразные завтраки, обеды и ужины. Но моё нынешнее положение, так сказать, «status Siberia robinsonus», не давало мне никакой возможности выказать своё неудовольствие или неодобрение шеф-повару. Во-первых, кому, если я здесь один, а ближайший магазин или ресторан чёрт знает где? А во-вторых, нельзя гневить Бога! Как часто говорится на кухнях по утрам: «Заткнись и ешь!». Поэтому я молча, иногда постанывая от зубной боли, жевал теплые бутерброды и запивал вином.
Снегопад, по крайней мере, сегодня, отрезал мне путь к лайнеру. Он ограничил мою свободу одним-единственным маршрутом, по которому утром я уже совершил небольшую прогулку. Однако сидеть просто так, без дела, наводить тень на плетень, не соответствовало моей натуре, и я стал прикидывать план на самое ближайшее будущее.
— Кстати, не плохо бы сегодня снять шину с руки, — сказал я сам себе, — конечно, разумней подождать еще дня три, но ходить с такой конструкцией несподручно. Да и ремень пора по прямому назначению использовать. Надо же так похудеть, что джинсы на коленки сползают, того и гляди с голой задницей на морозе останусь…
Сказано — сделано, и вот я снова при ремне. Я понимал, что поступаю весьма неосторожно, оставляя руку без защиты, без поддержки, но это был вынужденный шаг. Я пообещал себе, что буду к руке очень внимателен, как поэт к возлюбленной.
Но больше всего меня расстраивала обувь, уж больно ботинки были не по сезону, не к месту.
— Портянки накрутить, что ли? — спросил я сам себя.
Но одобрение эта идея не получила.
«Допустим, если у меня получится плед порвать на тряпки и накрутить их на ноги, тогда я буду смахивать на девиц из сказки, которым башмачок оказался не по ноге».
«Любуясь» ботинками, я заметил черную сумку, найденную еще два дня назад. До меня дошло, что я до сих пор не удосужился осмотреть её содержимое.
От тепла кожа стала мягкой, и молния сумки открылась без проблем. Вещь, вытащенная самой первой, меня ошарашила, и я от восторга потерял дар речи. В моей ладони лежал швейцарский армейский нож, не какой-то перочинный ножичек, а настоящий раскладной нож с лезвием длинною в ладонь. Он был совершенно новый, в магазинной упаковке.
— Наверное, в подарок везла, — предположил я.
Со священным трепетом я развернул упаковку и разложил нож. Каких там инструментов только не было! Два лезвия — одно большое, другое маленькое; открывалка и штопор, шило и крючок, еще какие-то приспособления. И даже маленькая линза!
— Н-да, с таким ножиком не пропадешь, — восхищенно сказал я, — умеют же делать, басурмане!
За ножом последовала косметичка, набитая всякими парфюмерными прибамбасами.
— Пудра, духи, зеркальце, прокладки, презервативы, — комментировал я, выгребая всё это барахло из сумочки. — Презервативы! — повторил я, — они здесь точно не пригодятся… Хотя…
Какая-то туманная идея мелькнула у меня в голове, но тут же забылось, потому что я нашел нечто действительно важное: катушку ниток и набор игл. Положив их отдельно на самое видное место, я продолжил изыскания.
— О, шелковый платок!
Платок был аккуратно сложен, развернув, я подивился его красоте. И было чему удивиться — два чешуйчатых, разукрашенных под попугаев дракона с длинными усами норовили тяпнуть друг дружку за хвост.
— Китайский, — продолжал я беседовать сам с собой, — нет, вы только посмотрите, куда катится Россия-матушка! Платок — китайский, нож — швейцарский, парфюмерия — французская, презервативы — и те, ну-ка, ну-ка, точно, польские!
Я задумчиво посмотрел на себя, а точнее, на собственную одежду.
— Вот это да! — воскликнул я, — так и на мне вообще ничего нет отечественного. Трусы — и те турецкие! По всей видимости, только лайнер был сделан в России. И вот результат!
Эта мысль меня рассмешила. Меня разобрал истерический смех, и, придя в себя, я запел скрипучим голосом:
— Зажигай, чтоб горело ясно. Зажигай, чтобы не погасло. Зажигай звёзды в небе синем. Зажигай, сделано в России…
Ведь это же действительно, чёрт знает, какое-то безобразие получается. Ведь можем, когда захотим, но почему-то упорно ничего не хотим…
Затем я вытащил большой кожаный кошелек, до отказа забитый рублями и долларами. Но так как в этом месте деньги совершенно бесполезны, ну почти бесполезны, ибо их можно рассматривать как обыкновенную бумагу, то я и не стал их пересчитывать. К собственному стыду, мне пришлось напомнить себе, что я не подлый мародёр и мне должно быть всё равно, сколько наличности в кошельке.
— Если выживу, передам родственникам, — решил я.
К деньгам я присовокупил паспорт и свидетельство о разводе. От вида документов, удостоверяющих личность того, кто уже перестал ею быть, мне стало как-то не по себе, в груди тревожно защемило.
