Персиваль Рен - Похороны викинга
Я еще раз внимательно прочел плакат, надеясь, что кто-нибудь придет и заговорит со мной, нарушив тем самым мрачное молчание, царившее в этой колыбели славы. Никто не появился. Тогда я рискнул пойти дальше. В стене следующей комнаты я увидел окошко, вроде окошка железнодорожной кассы. Над окошком была надпись: «Запись волонтеров».
Я взглянул в это окошко и увидел величественную фигуру в военной форме. Она сидела за столиком и с сосредоточенным видом писала. Судя по двум золотым полосам на рукаве, я решил, что это какой-нибудь унтер-офицер.
Он не обращал на меня никакого внимания. Я кашлянул мягко и вкрадчиво. Затем кашлянул настойчивее. После этого я кашлял укоризненно, грустно, внушительно, нежно, повелительно, приятно, с надеждой, безнадежно и с отчаяньем, но все это было безрезультатно. По-видимому, путь к славе нельзя открыть кашлем.
– Господин капитан, – пробормотал я.
Он поднял голову. Он больше нравился мне с опущенной головой.
– У мосье, кажется, горло не в порядке, – заметил он.
– А у мосье уши, – ответил я с неразумием юности.
– Что угодно мосье? – резко спросил он.
– Я хочу записаться в Иностранный легион, – ответил я.
Он улыбнулся.
– Так, – заметил он. – Вероятно, мосье там тоже будет развлекаться за счет сержант-мажоров.
– Неужели мосье всего лишь сержант-мажор? – невинно спросил я.
– Всего лишь, – ответил он. – Но позвольте вам заметить, милостивый государь, что сержант-мажор является самым важным лицом во французской армии.
– Неужели? – спросил я. (Вскоре мне пришлось узнать, что он совершенно прав).
– Будьте любезны подождать у этой двери, – попросил меня сержант-мажор. На двери было написано: «Комендант», и в голосе сержанта слышалась другая, не высказанная вслух фраза: «Подождите, мой друг, пока не запишетесь, тогда мы посмотрим».
Я ждал. Ждал, вероятно, больше часа.
Как раз, когда я надумал снова подойти к окошечку кассы, дверь открылась и в ней появился мой друг или недруг.
– Будьте любезны войти, – сказал он, и я, неизвестно почему, вспомнил детские стишки о любезном пауке и доверчивой мухе.
В большой и пустой комнате я встретил не паука, а французского джентльмена самого лучшего типа.
Это был красивый блондин, одетый в плотно сидевший на нем черный китель и широкие красные брюки с черными лампасами. Его манжеты были разукрашены золотым и серебряным шитьем, и на его рукаве красовалось пять золотых нашивок полковника.
– Рекрут для легиона, господин полковник, – сказал сержант мажор, вытянувшись в струнку.
Полковник взглянул на меня и в ответ на мой поклон встал из-за стола и протянул мне руку с очаровательной улыбкой. «Английские полковники не так приветствуют своих рекрутов», – подумал я.
– Вы тоже хотите в легион? – спросил он, пожимая мне руку. – Похоже на то, что Англия начала экспортировать лучшую свою молодежь. Обычно я здесь встречаю мало англичан, но на этой неделе вы уже третий!
Сердце мое чуть не выскочило от радости.
– Похожи на меня, господин полковник? – спросил я.
– До кончиков ногтей, – ответил он. – Может, это, случайно, ваши братья?.. Нет, я не задаю никаких нескромных вопросов.
Я испытывал такой же прилив счастья, как когда целовал Изабель.
– Да, господин полковник, – ответил я. – Я хочу стать французским солдатом.
– Знаете ли вы, на что вы идете? – спросил он.
– Я читал плакат у дверей, – ответил я.
– Там не все написано, в этом плакате, – улыбнулся он. – Жизнь в легионе очень тяжелая. Я никому не посоветую туда идти, если только он не чувствует себя врожденным солдатом.
Это было не похоже на паука и муху. Или, может быть, это была совершенно новая порода пауков.
– Я слышал кое-что о жизни в Сахаре от одного офицера спаги, которого я знал когда-то, – сказал я.
Полковник снова улыбнулся.
– Вы не будете офицером спаги, дитя мое, – сказал он. – Не будете даже офицером легиона, разве что после долгих и тяжелых лет службы в рядах унтер-офицеров.
– Приходится начинать снизу, – сказал я.
– Ладно, – ответил он. – Тогда я вам прочту условия.
По-видимому, он знал эти условия наизусть, потому что, читая, смотрел не на бумажку, а на меня.
– Добровольное обязательство служить в Иностранном легионе принимается на пятилетний срок службы в Алжире или какой-либо другой колонии Французской Республики, с жалованьем в размере пяти сантимов в день. По истечении пяти лет легионер может вновь записаться на такой же срок и по истечении десяти лет в третий раз записаться, опять на пять лет. После пятнадцати лет службы легионер получает право на пенсию, размер которой колеблется в зависимости от достигнутого им звания. Иностранец после пятилетней службы в легионе может требовать принятия его во французское гражданство. Вам все понятно, друг мой?
– Да, господин полковник.
– Имейте в виду, что слово «служба» в легионе понимается несколько иначе, чем обычно, – продолжал он. – Это не всегда чисто солдатская служба. Я не утверждаю также, что многие легионеры доживают до пенсии…
– Я не думаю о пенсии, господин полковник, – сказал я. – Меня не очень интересует жалованье. Я иду в легион из-за желания испытать жизнь солдата. Ради стычек и приключений…
– Этого вам в легионе хватит, – усмехнулся полковник. – Легион – прекрасная военная школа. Хорошему солдату там всегда есть возможность выдвинуться. Несколько наших лучших генералов служили офицерами в легионе, и многие из самых блестящих офицеров легиона начинали свою службу в нем простыми рядовыми… Если вы были офицером у себя на родине и можете доказать это, то вы будете приняты унтер-офицером, минуя положение рядового.
– Примите меня рядовым, господин полковник, – попросил я.
– Сперва мы посмотрим, что скажет о вас доктор, – ответил он. – Впрочем, я не думаю, чтобы он стал чинить нам с вами препятствия. – Он улыбнулся и достал из стола отпечатанный бланк анкеты.
– Ваше имя? – спросил он.
– Джон Смит, – ответил я.
– Возраст?
– Двадцать один год (для верности я прибавил год).
– Национальность – англичанин?
– Да, господин полковник.
– Отлично. Если вы пройдете через медицинский осмотр, то мы с вами увидимся.
Кивнув сержант-мажору, полковник возвратился к своему писанию.
Сержант открыл дверь и с той же преувеличенной любезностью пригласил меня следовать за ним. Он привел меня в комнату, где уже сидело несколько человек, по-видимому, также рекрутов Иностранного легиона.
Я мельком увидел их лица: это были люди из бедных классов. Двое из них, беловолосые и тяжелые, должно быть, были немцами. Сержант-мажор провел меня дальше, в маленькую каморку.
