Андрей Иркутов - ЕГО ОТЕЦ. Сборник рассказов
Его сосед по станку сочувственно спросил:
— Зачем ты пришел, старина? Тебе трудно будет работать.
— Мне легче с вами.
И как-то странно согнув плечи, он отдался привычным ощущениям работы.
Первый не выдержал Стефан. Он вдруг бросил на пол какой-то инструмент, и его мощный голос прорвался сквозь шум:
— Товарищи! Нельзя так, нельзя!
И словно оборвалось что-то.
Один за другим, сперва медленно и неуверенно как-то, потом все большими и большими группами, останавливались станки. Кое-где приводные ремни еще бежали, жужжа в вышине корпуса, кое-где они уже свисали бессильные и ненужные.
Сталелитейный прекратил работу.
Рабочие высыпали в огромный двор, сжатый гигантскими корпусами. Старый Виль, подхваченный волной, что-то кричал, чего-то требовал. Потом вспомнил. Он — член партии. Он должен помочь в эту минуту. Он должен организовывать, действовать, он...
— Товарищ Виль!
— Господин секретарь?
— Вы делаете глупость.
— Я ее исправляю!
Да, сегодня он порвал с партией. Сегодня он — Виль — без партии, вне партии, не с партией.
Нет, неправда. Он никогда, ни на одну минуту не останется в стороне. Нет, он — старый партийный боец — будет сегодня на партийной баррикаде. Он сейчас докажет им это.
Расталкивая толпу, он протискался к тому углу двора, где с грузовика, превращенного в трибуну, оратор-коммунист говорил с рабочими.
Виль знал этого человека. Он работал в другом цехе, но на собраниях и митингах они не раз скрещивали шпаги.
Коммунист говорил просто и убедительно. Забастовка охватила все предприятия. Мы стоим перед стихийным порывом. Надо его немедленно организовать. Надо не дать совершиться четвертому расстрелу.
После него выступал социал-демократ от комитета. Он чувствовал, что победа на стороне противника, и тщетно искал глазами хоть одно лицо, говорившее о сочувствии его мысли. Он говорил — терпение! На всех лицах было написано — восстание!
И вдруг его взгляд упал на Виля. Виль всегда был их опорой на сталелитейном. Виль пользовался большим весом среди рабочих. Он еще ничего не знал о том, что произошло утром. И он, заканчивая свою речь, сказал:
— Товарищи, если вы не хотите послушать меня, послушайте старого Виля. Старый Виль скажет вам, с кем вы должны идти.
И старый Виль сказал. Окруженный страшной, напряженно взволнованной тишиной, поднялся он на трибуну. Тысячи глаз сосредоточились на нем. Тысячи сердец бились ожиданием.
— Товарищи! — сказал Виль. — Перед вами говорили два оратора. И последним говорил тот, чья партия запачкала свои руки в крови расстрелянных. Будете ли вы раздумывать с кем идти? Будете ли вы колебаться? Я знаю, что вы пойдете с нами...
Социал-демократ выпрямился и хотел что-то крикнуть.
— ...с нами, с коммунистами и...
Старик Виль больше ничего не сказал.
Как пощечина, как удар бича, из толпы прямо ему в лицо кто-то бросил крик:
— Виль! Где ты был, когда расстреливали моего сына?
VI
— Вы хорошо знаете военное дело, товарищ?
— Я был фельдфебелем на фронте. Думаю, что сумею справиться с ротой.
— Хорошо. Тогда слушайте.
Комиссар Главного Штаба рабочих отрядов развернул перед Вилем план. Положение ясно. Противник вышел из города, не приняв боя. Сейчас его силы сосредоточены здесь. Вот видите. Справа от них роща, слева — река, сзади — дорога в ближайший центр. Есть сведения, что помощь к ним вышла. Часов пять-шесть, и они, усилившись, ударят на город. Тогда все пойдет прахом. Надо помешать этому. Рабочие отряды города разделяются на три части. Большая останется в городе, две меньших выступят. Первая двинется в обход рощи, чтобы перерезать дорогу, ударить на войска противника с тыла. Вторая вот по этим тропинкам, продвинется к опушке рощи и там, на фланге противника, будет ждать. Атака должна быть одновременна. Начальство над второй частью поручают ему.
— Мне?!
Старик Виль смотрел радостно и растерянно..
— Да, вам.
— Но я?
— Вы только сегодня пришли к нам? Бросьте Виль! Слишком хорошо мы вас знаем. И так, вы со вторым отрядом проникаете в рощу и оказываетесь-на фланге противника.
— Мы вам даем самых отборных и надежных людей. Мы на вас надеемся.
— Спасибо.
VII
Тот, который так жестоко оскорбил Виля во время митинга, был в его отряде. Виль, зная его еще по фронту, теперь назначил своим заместителем.
Они шли рядом, молча, не глядя друг на друга. Виль прислушивался к звуку чужих шагов и в их ритме слышал:
— ... когда расстреливали моего сына, когда расстреливали моего сына.
Он не мог найти слов для ответа. Чем, чем может он доказать, что это не так. Чем может он убедить остальных, что мысль о сыне была только толчком, тем толчком, который решительно и раз навсегда бросил его к массе. И сейчас, разве не занят он одной, только одной мыслью о данном ему поручении. Правда, сердце сжимается ощущением тяжелой пустоты, невыносимой боли, тоски о сыне. Ведь он человек. Он так любил Фреда!
Это не мешает ему помнить о своем деле. Быть внимательным и настороженным, ловить каждый шум, каждый шорох, следить за тем, чтобы никто не нарушил тишины, той тишины, которая была молчаливым залогом победы. И разве ради сына идет он сейчас. Разве личная месть говорит в нем? Нет, нет! Он идет за класс, ради класса, с классом. Его сосед не прав. И все-таки...
— Виль, где ты был, когда расстреливали моего сына?
Наконец, сквозь чащу деревьев, мелькнули огоньки костров.
Враг близко!
Виль остановил отряд. Тихо но решительно отдавал распоряжения:
— Рассыпаться!
Странно медленно и бесшумно развернулась цепь.
— Три свистка и выстрел. Тогда идите в атаку. Ни звука до тех пор.
Потом к своему заместителю:
— Идем!
Они пошли рядом, осторожно раздвигая ветки и стараясь шуметь как можно меньше. Огни костров придвигались. Четко вырисовывались силуэты солдат.
Наконец, совсем, совсем близко взметнулся язык пламени. И оба разведчика замерли, слившись. с землей. Несколько человек образовали у костра полукруг. В центре этого полукруга, на стуле, сидел толстый офицер, а передним, окровавленный и избитый, стоял... Виль вздрогнул.
...стоял Фред!
Сердце второго билось как молот о наковальню.
— Итак, — говорил толстый офицер, — вы не желаете отвечать на вопрос? Не желаете защищаться? Отлично, вы облегчаете суду дело.
Он встал. Те, кто были вокруг, вытянулись и взяли под козырек.
— На основании закона о военном положении... Как залп винтовок в сознание Виля ударило последнее, холодное слово:
