Борис Перелешин - Заговор Мурман-Памир
И ждать.
Вопрос о Точном ставился слишком серьезно: молодой, подающий большие надежды, талантливый и аккуратный сотрудник погиб. Все следы были спутаны. Пробовали искать снова на Сухаревке рыжего, но рыжий пропал…
– Файн возвращается!
Вот неожиданность.
– Файн возвратился!
Действительно, Файн, прямо с дороги, пил уже чай в кабинете товарища Т. и с набитым ртом, говорил:
– Голос мичмана звучал слишком убежденно. Несомненно, что он верит в существование яда. Я тоже верю в существование яда. Предстоит через несколько дней ужасная борьба!
– А где же ваши адресочки?
– Вот они, пожалуйста. Адрес Линеева, одного из важнейших участников. Два адреса барона, официального главаря. Адрес Н., узурпатора или стремящегося к узурпированию власти барона. Наконец, адрес Натальи Владимировны, Наташи, фамилия неизвестна, женщины, которая, по моему убеждению, крутит всеми ими, все они влюблены в нее, как самые последние неврастеники. Она должна была в конце февраля, начале марта уехать в Ташкент, вопрос, вернулась ли…
– А еще вопрос, не устарели ли ваши адреса?
И они, действительно, устарели.
После обысков оказалось, что Линеев со своей квартиры в феврале еще уехал, жил же в ней только случайно и недолго, то же и Наталья Владимировна. Барон к одной квартире касательство имел очень слабое, на другой же его несколько знали: но сообщили, неделю тому назад уехал в Ригу, получив пропуск от германцев через фронтовую полосу. По некоторым данным, этой версии можно было вполне поверить.
Оставалась квартира Н., особнячок в одном из мертвых переулков между Пречистенкой и Арбатом. Штаб заговора? Приближались к особнячку с осторожностью.
В окнах тьма. Замок на дверях.
Соседи объяснили.
– Уехали. Перепились и уехали.
– То есть?
– Три дня тому назад. Целую ночь дебош у них был, пьянство. Мебель летела, падали, стучали. Под утро пьяные уселись в машину, квартиру заперли и уехали.
– Кто же был?
– Дама, которая прежде бывала. Один в дымчатом пенснэ. Другие какие-то.
Перепились ли? Или, может, происходило что-нибудь другое?
Файн изучал каждый вершок в покинутой квартире. Мебель перевернута, разбитая посуда, разорванные драпировки.
Нет, здесь шла борьба и борьба решающая! Между бароном и Н. В сущности же, между германской и союзнической ориентацией. Маленький участок огромного противо-германского фронта, не более, – думал Файн.
Кто же здесь остался победителем? Никто, ничья. Нет, германцы и на этом участке продвинулись!
В подвале нашли пришпиленное к стене скорчившееся тело лицеиста Н. Он был, по-видимому, задушен. Голова откинута назад, гримаса на лице, открытый рот полон запекшейся крови.
Но где остальные? И что давало все это в руки следователя? Очень мало, заговор по-прежнему жил. Под ковром нашли упавшее, в четверть сложенное письмо.
«Наташа!
Льдины сломались, снег стаял, ломаются и тают большие заговоры и заговоры малые! Этих заговоров было два в одном. Нет, их было десять в одном!.. Но почему, когда лопается один из десяти ваших маленьких – внутри большого – заговоров, то погибает кто-нибудь посторонний, вы же остаетесь правы! Почему? Когда вы поддерживали меня и очутились в руках барона, он выпустил вас и сам чуть не погиб из-за этого! Почему я поступил так же! Вероятно, потому, что моя очередь погибнуть. Ведь я знаю, тысячу раз уверяю себя, что барон объявился и стоит за вашей спиной. А это значит, что вашей рукой он нанесет мне удар. И все же я вас жду. Как было условлено. В этой обреченной квартире. И сегодня, и завтра, и послезавтра. Это сумасшествие. Но я жду. Один маленький, один против ста, надежда на лучшее… Чорт возьми, барон, я, Драверт, Силин… Гипнотизируете вы нас, что ли, чудовище вы этакое?
Н.
Вчера передал Берендееву наше решение о назначении взрыва 10-го июня. Н.».
– Как же расшифровать это сумасшедшее письмо? – спрашивал Т.
– Предпоследний акт драмы! – ответил Файн. – Вы помните дневник, прочитанный мною на мысе Подледном. Какая-то баба вертит этими лишенными всякой воли людьми. «Один против ста, надежда на лучшее». Эта надежда на искренность с ее стороны. Теперь обратите внимание: в углу письма короткая отметка: «чит. 18/V». Как вам понравится, получив такое искреннее и даже отчаянное письмо, женщина кладет на нем методическую, словно на входящей бумажке, отметку: «читала, 18 мая». Как еще не приписала «дело №». Они все сошли с ума. Это единственное, что заставляет меня не смотреть на 10 июня безотрадно. В остальном положение у нас очень серьезно: никакого материала!
Дни снова потянулись. В конце мая, после ареста кадета Иванова, раскрыта была огромная, широко раскинувшаяся во всероссийском масштабе организация «Союза Возрождения».
В эти же дни по линии железной дороги от Пензы до Владивостока начались контрреволюционные выступления чехо-словаков. За этими событиями огромной широты и важности потонул совершенно незамеченным эпизод с Мурманом-Памиром. Все силы Чрезвычайной были брошены на борьбу с «Союзом Возрождения». Только несколько человек в эти дни могли всецело отдаться работе по ликвидации Мурман-Памира. Но эти несколько пережили не одну действительно острую минуту.
3-е июня…
Р. приезжал из Кремля. Автомобиль его еще трещал у подъезда.
– Я заехал в Кремль для того, чтобы обследовать ремонтные работы. И, представьте, у самой стены бывшего Николаевского дворца какой-то парень преспокойно мажет краской. Я же передавал негласно всем заведующим хозяйством, чтобы незаметно под разными предлогами малярные работы в Кремле временно прекратить. Подхожу я к этому парню. – Ты что тут мажешь? – Стенки! – Да кто тебя сюда назначил? – Комендант! Заглянул я в ведерко к нему, шоффер тоже заглянул. Что хотите, говорит, можете сказать, но только это не известка! Комендант! – Вы назначали? – И не думал, что вы, что вы! В первый раз вижу. – Этот тебя нанимал? – Другой! Вот в чем их план: всякие липовые завхозы приказывают начать ремонт и ставят неграмотного, несознательного парня на работу. Парень же не знает сам, что делает и чем мажет… Обхожу целый ряд помещений Кремля и натыкаюсь везде на произведенные свежие покраски и побелки неизвестного происхождения. Всюду беру некоторое количество краски и посылаю на исследование. Между тем приносят наспех произведенное исследование известки из ведерка первого маляра. Что-то совершенно неподобное… Мчусь к проф. П., нашему крупному химику. В порядке военного секрета прошу у него заключения. Смотрит, говорит, особых взрывчатых свойств, по его мнению, не должно быть, посмотрит еще, возможно завтра даст состав, который должен обезвредить. Признаюсь, когда ехал сюда, так за каждым маляром хотелось броситься вдогонку. А ведь придется, пожалуй, все малярные работы в Москве взять под химический контроль! А то и вовсе некоторое время прекратить! Покамест никому обо всем этом не сообщаю, в Кремле публике тоже ничего не говорил. Зря огорода городить не будем. Сколько дней до 10-го?
