Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)
С неба сорвались первые капли. Почувствовав несколько мелких хлопочков по волосам, Ноиро подставил ладонь и убедился в том, что это действительно начинается дождь.
— Пойдем-ка обратно, Кот! — сказал он и, уцепившись за его предплечье, поднялся с песка; Бемго подобрал и отдал ему костыль. — Как же вы тут живете с Плавунами по соседству? Воюете все время?
— Да, — согласился дикарь. — Много народа ушло. Птичники не любят воевать, племя прячется, бьются мужчины, выгоняют Плавунов из деревни. Но не всегда все хорошо, много теряет наш народ… Много…
— А что стало с матерью Араго? Вы вернули ее?
Парень помрачнел, долго молчал, но потом ответил:
— Нет. Она у Плавунов. Сказала, что больше не вернется. За это Улах больше не будет говорить их вождю, чтобы тот начинал с нами войну.
— Странно…
Это и в самом деле было странно: чем могла прельстить злобного равангу старуха, коли он и в самом деле забрал ее в качестве откупа — не заложницы, а именно откупа от его посягательств на жизнь народа Птичников? Трудно понять здешние нравы. Но журналиста беспокоила совесть. Ведь он мог отстоять и не отстоял тогда мать Араго-Ястреба, и него было оружие, а он им не воспользовался, глупый белый чужестранец! И Улах не успел бы выкрикнуть проклятье. Как же мы, белые, много думаем, когда нужно делать!
Дождь зачастил, и Ноиро сколько мог прибавил шагу.
— Стой! — вдруг шепнул Кот, утягивая журналиста за кривой толстый ствол каруча.
Они осторожно выглянули с двух сторон. К домену целителя трусил один из оставшихся в карауле копьеносцев.
— Пачо! — узнал Кот, чутьем воина уловивший что-то недоброе. — Это Пачо!
— Что не так? — шепнул Ноиро.
— В этот день нельзя заходить к Та-Дюлатару!
Сказав это, парень стремглав бросился к наблюдательному посту, который так и эдак лежал на полпути между старым каручем, за которым они прятались, и жилищем Элинора. Ноиро что было сил помчал вслед за ним. А Пачо уже приближался к крыльцу.
— Хат муто-мар! — услышал журналист тихий вскрик Бемго. — Скорей, белый! Пачо убил Хата, Хат мертвый! В Пачо злой дух!
— Только! Не! Это!
Ноиро заработал костылем во все лопатки, а Бемго унесся вперед. Боль отвлекала от страшных мыслей, вспыхнувших, когда журналист увидел окровавленную кисть Хата в зарослях — сам изуродованный труп остался под кустами, и Ноиро нарочно обогнул это место. Надо остановить Пачо — дух в него вселился или причина куда более прозаическая толкнула его на предательство бога-целителя…
Когда журналист на четвереньках вскарабкался на крыльцо и ввалился в домен, Пачо и Бемго дрались посреди помещения, переворачивая немногочисленную мебель и разбивая утварь, когда налетали на предметы в пылу борьбы. Кот был исполосован ножом сородича, Пачо злобно рычал, с нечеловеческой силой отшвыривал противника и норовил снова пробиться к спящему лекарю. Ноиро успел заметить, что зрачков у Пачо не видно — закатились под верхнее веко — и глаза пугающе белы, точно у мертвеца-утопленника.
Журналист вцепился в дверь, встал на ноги. Кот снова улетел, приземлившись на лабораторный стол, а Пачо сиганул к Та-Дюлатару, замахнулся ножом, целя в яремную впадину, что-то прорычал…
Ноиро никуда не целил. Он просто со всей дури шваркнул Пачо своим костылем по голове.
Тут все взревело яростным «КО МНЕ!!!» — и журналист успел увидеть, как закричал, хватаясь за сердце, и повалился навзничь спрыгнувший со стола Кот. А потом у него самого сдавило грудь, и Ноиро оказался на серой пустоши.
Рядом корчился до смерти перепуганный Кот — его сущность была узнаваема. От его светящегося силуэта, точно песок, затягиваемый в воронку смерча, отделялись клочья. Нацелив на него жерло и помогая себе призрачными черными «рукавами», которые сразу напомнили Ноиро щупальца, дикаря выпивала огромная дыра, открывшаяся в небе пространства пустоши. Кот кружил, как разматывающийся волчок, даже не пытаясь сопротивляться.
Черная дыра утробно рычала, почти на уровне инфразвука. Она поглощала не только свою жертву, она всасывала и туман пустоши, и воздух, и свет. Не было ничего больше и ужаснее нее в этом мире.
Ноиро попал в зону воздействия мертвой звезды — его начало крутить и выворачивать. Он видел, как его собственное тело расслаивается и отдает частички светящейся жизни этому протониевому порождению.
«Выйди на радугу!»
Это был мыслепосыл Нэфри, он узнал ее без промаха. В том-то и дело, что на радугу Ноиро не успел…
«Выйди на радугу через время! Перед тобой слуга времени, он покорен времени!»
Но как? Черная звезда уже захватила его в свое поле, уже ощутила его вкус и не выпустит трофей.
«Не дай разорвать себя на части, действуй, пока цел. Действуй на опережение!»
Ноиро понял.
«За мной!» — воззвал он к умирающему огоньку Кота, ухватил его остатки и стремительно кинулся в жерло.
Все замерло. Мир внутри коридора стал похож на слои, на годовые кольца дерева, но угадать, что это означает, было невозможно. Пространство словно вывернули, поставили ребром, и теперь оно было совершенно неузнаваемым в своем множественном временном проявлении. И Ноиро необходимо было отыскать нужный, находясь тут, где не двигалось ничего, где все сжалось в точку, достойную имени Пустота. Сюда не доходило ничто извне, даже чьи-либо мысли.
То, что осталось от Кота, мешало Ноиро. Но, кажется, оно все еще существовало, каким-то своим последним проблеском, и журналист продолжал удерживать его возле себя.
Он заглядывал в слои, но их было бесконечное множество и они были неузнаваемы в этой проекции. Они разворачивались странными линиями, плоскостями или, наоборот, извивами — тогда понять их становилось вовсе невозможно, утрачивался сам смысл бытия. Слуга времени покорен времени, но и непрост в своей структуре. Он может помочь знающему, но невежду способен погубить.
Небытие и безвременье окружало Ноиро. Присутствие его самого здесь было чудовищным нарушением всех законов. Но он находился здесь и обязан был выбрать.
«А не сюда ли я попал тогда, когда мама будила меня, обнаружив во время выхода?»
Одно из подпространств заметно дрогнуло. Ноиро направил сознание туда и оказался рядом с тонкой, как лезвие, пластиной. Он припомнил все до мелочей — пространство поддавалось. Оно выворачивалось, распускаясь бутоном невиданного цветка, его состояние принимало самые причудливые формы, где прошлое было в будущем, будущее вдруг смешивалось с событиями настоящего, все это вдруг выстраивалось одномоментно, без отличий «вчера» и «завтра». Лицо мамы сливалось в темноте с луной, а потом луна перетекала в спиральный ворот и спускалась к радуге. К радуге!
