Брэм Стокер - Леди в саване
Здесь мистер Руперт Сент-Леджер ознакомился с помеченным В письмом, которое надлежит читать как пункт 10 завещания. Несомненно, он человек отменной выдержки, потому что на его лице сохранялось совершенно бесстрастное выражение, когда он читал документ, согласно которому (в случае принятия оговоренных условий) он становился обладателем состояния, равного каковому нет в Европе и, насколько мне известно, нет даже у королевских особ. Прочтя второй раз документ, он поднялся и сказал:
— Жаль, что я так плохо знал моего дядю. Он, должно быть, был благороднейший человек. Никогда не слышал о великодушии, подобном тому, которое он проявил ко мне. Как я понял из этого документа, или кодицилла[73], или чем бы ни было прочтенное мною письмо, я обязан в течение недели ответить, принимаю ли я обязательства, возлагаемые на меня. А теперь скажите мне вот что: нужно ли терять неделю?
Я пояснил ему, что намерением завещателя, очевидно, было предоставить ему достаточно времени для всестороннего обдумывания каждого пункта письма, прежде чем он сделает официальное заявление. Что же касается его главного вопроса, то я уточнил, что он может дать ответ, когда пожелает, однако в пределах недели, не позже. И добавил:
— Но я решительно советую вам не торопиться. Сумма столь велика, что, вне всякого сомнения, будут предприниматься все мыслимые и немыслимые попытки лишить вас наследства, и будет хорошо, если передача собственности совершится не только при скрупулезном соблюдении всех необходимых формальностей, но и в результате взвешенного подхода к делу, исключающего какие-либо колебания с вашей стороны.
— Благодарю вас, сэр, — сказал он, — я последую вашему доброму совету в этом деле, как и во всех прочих. Но могу сообщить вам уже сейчас — и вам, мой дорогой сэр Колин, — что я не только принимаю эти условия дяди Роджера, я — когда настанет тому время — приму любые обязательства, которые он предусмотрел, и приму всецело.
Он говорил со всей возможной искренностью, и мне доставляло истинное удовольствие наблюдать за ним и слушать его. Именно так должен был поступить молодой человек, столь щедро облагодетельствованный. Поскольку время пришло, я вручил мистеру Руперту Сент-Леджеру адресованное ему объемистое письмо с пометкой D, хранившееся в моем сейфе. Выполнив эту мою обязанность, я сказал:
— Нет надобности, чтобы вы читали это письмо здесь. Вы можете взять его с собой и прочесть на досуге. Оно переходит в вашу полную собственность, без каких-либо обязательств с вашей стороны. И возможно, вам следует знать, что у меня есть его копия, запечатанная в конверте с надписью: «Вскрыть в случае необходимости» — и только в этом случае. Вы согласны увидеться со мной завтра или, даже лучше, пообедать со мной вдвоем здесь сегодня вечером? Мне бы хотелось обсудить кое-что с вами, и вы тоже, вероятно, пожелаете задать мне какие-то вопросы.
Он сердечно поблагодарил меня. Меня действительно растрогали слова прощания, с которыми он покинул мой кабинет. Сэр Колин Макелпи ушел вместе с ним, так как Сент-Леджер должен был подвезти его к Реформ-клубу.[74]
Письмо Роджера Мелтона Руперту Сент-Леджеру с сопровождающей надписью:
«D.re Руперту Сент-Леджеру. Должно быть вручено ему Эдуардом Бингемом Трентом в случае (и немедленно), если он объявит, официально или неофициально, о своем намерении принять условия, оговоренные в письме с пометкой В, являющемся пунктом 10 моего завещания. Р. М. 1.1.1907 Mem. копия (скрепленная печатью) оставлена на хранение у Э. Б. Трента; ее же вскрыть в случае необходимости, как указано»
июня 11-го, 1906
Мой дорогой племянник, получив это письмо (если такое произойдет), ты узнаешь, что за исключением нескольких специальных завещательных отказов я, на определенных условиях, оставляю тебе все мое состояние, и оно столь велико, что благодаря ему отважный и способный человек может завоевать себе имя и вписать это имя в историю. Особые условия, содержащиеся в пункте 10 моего завещания, должны быть соблюдены, поскольку сие, я полагаю, к твоей пользе; здесь, однако, я подам тебе совет, которому ты волен последовать или нет, а также выскажу пожелание, каковое подробнейшим образом поясню, для того чтобы ты имел полное представление о моих взглядах в случае, если захочешь осуществить желаемое мною или, по крайней мере, продвинешься в этом направлении настолько, что желательные для меня результаты в конце концов окажутся достижимыми. Прежде всего позволь сказать, дабы устранить твои домыслы и направить тебя по верному пути, что силой, подтолкнувшей или, правильнее будет выразиться, понудившей меня скопить такое состояние, было честолюбие. Я упорно трудился, пока не добился такого положения дел, что, при моем общем руководстве, планируемое мною выполнялось людьми, которых я отбирал, проверял и в которых не находил нехватки. Годы шли, принося мне чувство удовлетворения и собирая в моих руках богатство, соизмеренное в какой-то степени с ценностью, которую представляли собой сами эти люди, и с важностью занимаемого ими места в моих планах. Таким образом, я, будучи еще молод, нажил значительное состояние. Более сорока лет это состояние я тратил весьма бережно, если говорить о моих личных потребностях, и весьма смело, если говорить о спекулятивных сделках. Что касается последних, то я в действительности был очень осмотрителен и тщательнейшим образом изучал обстановку, так что даже на сегодняшний день перечня крупных долгов или неудачных вложений, можно сказать, не существует. Возможно, благодаря всему этому я процветал, а собственность росла и росла столь быстро, что порой я едва успевал воспользоваться ею к своей выгоде. Все это было достигнуто мною в годы пробуждавшегося честолюбия, но когда я перешагнул пятидесятилетний возраст, для меня воистину открылись горизонты, сулящие удовлетворение самых дерзких честолюбивых замыслов. Я высказываюсь столь откровенно, мой дорогой Руперт, потому что, когда ты будешь читать эти строки, я уже умру и ни честолюбие, ни опасение быть неверно понятым, ни даже боязнь чьего бы то ни было презрения уже не будет иметь для меня смысла. Мои коммерческие и финансовые интересы простирались до Дальнего Востока, и я извлекал прибыль буквально из каждого фута на этом направлении, так что Средиземное море со всеми ведущими к нему морями были хорошо мне известны. Во время путешествий туда и обратно по Адриатике я всегда поражался грандиозной красоте и богатству — природному богатству — Синегории. Наконец волею случая я оказался в этом восхитительном краю. Во время «балканских распрей» 90-х один из великих воевод, преследуя свои национальные интересы, тайно обратился ко мне с просьбой о займе. В финансовых кругах как Европы, так и Азии я был известен своей активной позицией в отношении haute politique[75] краткосрочных казначейских векселей, и воевода Виссарион обратился ко мне как к лицу, которое может помочь и охотно поможет ему в его устремлениях. После неофициальных предварительных переговоров он объяснил мне, что его народ переживает тяжелое время. Как ты, возможно, знаешь, у храброго маленького народа Синегории причудливая история. Более тысячи лет — с момента освоения этой земли после Россорской катастрофы — народ Синегории сохранял национальную независимость при различных формах власти в стране. Вначале страной управлял король, чьи наследники со временем сделались такими тиранами, что были сброшены с трона. Затем власть находилась в руках воевод, присоединивших к своим привилегиям и привилегии владыки, подобно тому, как сделали у черногорцев их правители — князья-епископы; затем был князь; теперь же власть принадлежит нерегулярно избираемому Совету, которым руководит владыка, чьи функции, как предполагается, сводятся исключительно к духовному наставничеству. Подобный Совет малочисленного, живущего в бедности народа не располагал достаточными фондами, необходимыми для создания вооруженных сил, в чем, впрочем, ранее и не было особой надобности; но воевода Виссарион, владевший большой собственностью и происходивший из древнего рода прежних правителей этой земли, видел свой долг в том, чтобы непосильное для его государства осуществить личными стараниями. В обеспечение займа, который он желал получить и который действительно был весьма значительным, он предложил продать мне всю свою собственность, если я гарантирую ему право выкупа ее обратно в течение определенного срока (который, добавлю, уже истек). Его условием была строгая секретность договоренности и акта продажи: он боялся, что, если пойдет молва о том, что его собственность перешла в другие руки, и я, и он — мы оба, вероятно, лишимся жизни, поскольку его соплеменники — горцы — патриоты, каких свет не видывал, и ревнивы до крайности. Страна опасалась турецкого вторжения и поэтому хотела бы вооружиться; патриотически же настроенный воевода жертвовал своим огромным состоянием ради общего блага. Что это была за жертва, он хорошо понимал, поскольку при обсуждении возможных перемен в Конституции Синегории — в пользу личной формы власти в стране — подразумевалось, что его роду будет отдано предпочтение как самому знатному. Его род всегда, с древних времен отстаивал свободу — и до учреждения Совета, и в период правления воевод; Виссарионы нередко выступали даже против королевской власти, а также оспаривали права зарвавшихся князей. Само это имя было символом свободолюбия, национальной независимости и борьбы с иноземными захватчиками; имя это отважные горцы чтили так, как в иных свободных странах почитают национальный флаг.
