Сборник - Приключения-78
— Вот они, носители зла, сеятели смуты! — кричал на высокой ноте Кичеев. — Они призывают отнять у честных людей трудом и воздержанием нажитое добро и разделить его между теми, кто не желает честно работать, а хочет жить за чужой счет. Они проповедуют безнравственные, чуждые престолу и порядку начала, зовут к свержению законного правительства. По их вине в пятом году пылали усадьбы честных граждан отечества! Они сеют в народе злой дух вражды и ненависти. И вот жертвой этой вражды пал невинный рабочий Павел Волнухин.
Товарищ прокурора сделал паузу, отпил глоток воды, продолжал:
— Но уйти ему не удалось! Страшась, что Волнухин выдаст все преступное сообщество, главарь Егоров, он же Фома, он же Нил, решил убить отступника... Эту кровавую миссию он поручил Соколову, Богатову, Петрову.
Речь обвинителя звучала солидно и убедительно. В зале уже многие смотрели на Фому как на организатора убийства.
Оставим пока зал суда и вернемся к дням, предшествовавшим драме, разыгравшейся на огороде мещанина Буракова.
...Поздним осенним вечером, когда постепенно затухал шум городских кварталов, по главной улице Твери в числе немногочисленных прохожих шел, то и дело озираясь по сторонам, человек. Тайный агент Павел Волнухин не подозревал, что от встречи с полковником Урановым зависит его жизнь. Начальник управления, всегда внимательный и настороженный, на этот раз особенно пристально присматривался к своему филеру.
— Вас, надеюсь, никто не заметил? — настороженно спросил полковник агента.
— Кажется, нет, — сказал Волнухин.
Слово «кажется» не было в пользу сказавшего.
— Садитесь, Волнухин! — Уранов жестом указал на венский стул, стоявший у стола, взял из коробки сигару, откусил кончик, сплюнул, не торопясь зажег спичку, прикурил.
Волнухин понемногу оправился от робости, сел на указанный стул. Затем сунул руку в потайной карман изрядно поношенного ватника, достал какую-то бумажку, глянул в нее — не та, положил ее обратно, развернул вторую — она! Но полковник внимательно следил за каждым движением агента:
— Вы сколько уже сотрудничаете с нами?
Волнухин собрал гармошкой кожу на лбу, посмотрел на потолок:
— В покров день будет полгода, ваше благородие!
— Полгода, — повторил вслух Уранов и про себя закончил мысль: — «и не может запомнить десяток фамилий».
— Опять у мельника Гаврилы собирались... Были Соколов Иван, Богатов, Вагжанов, Александр...
Когда тот умолк, кладя бумажку обратно в карман, полковник сунул сигару в рот, протянул руку:
— Отдайте-ка, голубчик, свои записи мне, так будет лучше.
Волнухин немного поколебался, вынул записку и положил ее на стол.
Шеф жандармов взял ее, разгладил ладонью, приблизил к лицу, ухмыльнулся:
— Да вы, братец, поэт. Сам господин Мережковский позавидовал бы вам. Это же вирши! Просто гениальные! «Я девчонка молодая и не знала, что обман, а мальчишка разудалый раз завел меня в чулан... Соня, ты уже большая, и тебе семнадцать лет, для кого же сберегаешь неописанный секрет...» Рекомендую послать в «Ниву», получите хорошее авторское вознаграждение. — Полковник возвратил бумажку агенту. И, погасив на лице улыбку, уже другим тоном добавил: — Вы, Волнухин, не сказали главного, кто проводил беседу в преступном кружке.
— Фома опять приводил барышню...
— Имя, фамилия ее?
— Фома называл ее Наташей.
— Приметы? — спросил полковник.
— Одета, как все господские барышни, — с трудом выдавил Волнухин.
— Высокая или маленькая? Толстая? Тонкая? Цвет волос? Глаз? Курносая, длинноносая? Рябая, рыжая? Есть ли на лице бородавки?
Агент задумался. Посмотрел в глаза Уранову:
— Бородавок нет.
Полковник встал с кресла, вышел из-за стола, медленно походил по кабинету, напряженно думая о чем-то, опять занял место за столом, поднял глаза на Волнухина:
— Нет так нет. Не смею вас сегодня больше задерживать, Волнухин! Зайдите ко мне седьмого ноября, в пятницу, в десять часов вечера. Запомните?
Агент мотнул головой, поднялся со стула, но не спешил уходить. Уранов вопросительно посмотрел на Волнухина, воскликнул: «Ах да!» Достал из кармана бумажник, порылся в нем, вынул две ассигнации достоинством по рублю, немного подумал, одну сунул обратно, а другую подал агенту. Волнухин взял рубль, но продолжал стоять. Полковник воскликнул:
— Вы, Волнухин, или будете миллионером, или умрете молодым: уж больно деньги любите. — И дал ему еще один рубль и проводил филера до двери.
А на следующий день полковник Уранов принимал другого тайного агента — Михаила Швецова. Этот был полной противоположностью Волнухина. В нем все нравилось Уранову: и безвольный бабий подбородок, и бесцветный, ничего не выражающий взгляд пустых глаз, и тонкий длинный, немного скошенный в сторону нос, и узкая кисть с длинными шулеровскими пальцами рук, и блатная дежурная ухмылка. Этот убьет, продаст кого угодно.
Когда агент закончил свое донесение, полковник, тщательно подготовившийся к встрече, закурил:
— У меня, Швецов, к вам вопрос деликатного свойства. Необходимо уточнить ваше происхождение. Чистая формальность.
Агент насторожился. Полковник открыл папку и взял из нее лист:
— Вот справка, выданная по нашей просьбе протоиереем Владимирской церкви Криницким. Здесь говорится: «В копиях метрических книг Тверской Владимирской церкви за 1887 год под номером 23 существует следующая запись: 22 октября родился, 25 дня крещен Михаил. Родители его 84-го резервного пехотного батальона штаб-горнист Эдуард Швед, лютеранского вероисповедания, и законная жена его Парасковея Тринова, православного исповедания. Воспреемниками были полковник Брондорф и жена статского советника Спирик».
Уранов положил бумажку на стол, а из папки взял другой лист.
— Читаем другую справку того же протоиерея Криницкого. «В копии медицинских книг Владимирской церкви о родившихся за 1886 год написано: ноября первого родился, 11 дня крещен Михаил. Родительница его Осташковского уезда Талицкой волости дер. Кузнятино крестьянская жена Марфа Григорьевна православного вероисповедания. Воспреемниками были: Нижегородской губернии Сергачского уезда села Апраксина крестьянин Федор Антонов Юденков и девица Каролина Варфоломеевна Рукосова».
Полковник поднял глаза на Швецова:
— В каком документе идет речь о вашем рождении?
Агент сглотнул слюну:
— Во втором.
— Тут не обозначен отец!
Швецов помолчал, сухими губами промолвил:
— Я незаконнорожденный...
Полковник, искушенный в тонкостях государственного делопроизводства, понимал это сам, но ему надо было сейчас подчеркнуть неполноценность агента, уязвить его самолюбие. И он этого достиг.
