Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы
— Повсюду стоят дома пауков, пауков, пауков… Не хватает мух, чтобы их накормить… Пауки едят один другого, но мухам от этого не становится легче.
Дивона замолк, погрузившись в созерцание. Посох и чаша из скорлупы кокосового ореха лежали, рядом с ним. Кто-то нагнулся и положил чашу вверх отверстием. Несколько мелких черных монет упало в нее.
Люди с палками в руках, вышедшие из дома под рифленой крышей, уже вернулись за ворота. Один из стоявших близ дивоны сказал ему:
— Эль-Мустафи, ты устал и голоден. Пойдем со мной, будь моим гостем, если угодно богу.
Окружавшие дивону люди разошлись так же молча, как собрались. Только с десяток мужчин задержались, еще чего-то ожидая.
Человек, пригласивший Эль-Мустафи, нагнулся и тихо сказал:
— Мы ждали тебя…
Эль-Мустафи пошевелился и указал рукой на запад. Уходящее солнце лило оттуда потоки света. По шоссе, окутанному сияющей золотой дымкой пыли, приближалось нечто, похожее на черный шар. Дивона опустил руку и принялся искать что-то в дорожной пыли.
Стремительно увеличиваясь, шар превратился в автомобиль. Не доезжая до места, где сидел Эль-Мустафи, автомобиль резко снизил скорость, свернул вправо и, повелительно сигналя, подошел к воротам дома с полосатым флагом.
Дивона выпрямился и метнул камень. Седоки в автомашине заметили Эль-Мустафи в тот момент, когда он размахнулся. Но камень не пролетел и пятой доли разделявшего их расстояния.
— Я никогда не привыкну к этим дурацким фигурам, — воскликнул полковник Сэгельсон. — Какой беспорядок! Тоскую по нашим полисменам и полицейским судам для бродяг. В Штатах мы быстро отучили бы подобного проходимца шагаться по дорогам.
— Вам придется привыкать, — возразил генерал Этрам, тяжело вылезая из автомобиля. — Местный колорит, так сказать фольклор. Дервиш-исламит, дивона, как их еще называют. Как видите, они бывают агрессивны, но не следует обращать на них внимания. Особенно если агрессивность, как в данном случае, условна. Лучше не задевать их. Мой любимый Киплинг, — мы когда-то встречались, — с его добродетельными бродягами, увы, безнадежно устарел…
III
Поздний обед затягивался надолго. Генерал Барнс Этрам любил поговорить и нашел в полковнике Сэгельсоне внимательного слушателя. Полковник ждал извещения о присвоении ему генеральского звания. Он был доволен собой, доволен базой и охотно интервьюировал генерала Этрама. Молчаливый инженер Никколс не мешал.
— Нужно быть терпимым, нужна привычка, и… следует уметь подавлять в себе чувство брезгливости, чтобы понимать местное население, — повествовал генерал. — В наши дни на карте полуострова появилось молодое и крупное мусульманское государство. В умах мусульман Пакистан заменяет упавшую Турцию. Начинают мечтать о возрождении мирового значения ислама. Полезная, нужная даже, по-моему, вспышка панисламизма естественна, но не будем преувеличивать ее масштабов. Нет, средние века ислама, времена Салахэддинов, Омаров и Баязетов не вернутся, конечно, как нельзя возродить крестовые походы. Но мы ни в коем случае не должны мешать пылким мечтаниям цветных интеллигентов. Больше того, мы обязаны всячески поощрять и развивать панисламизм. Пусть они опьяняются мечтами, они всегда останутся нашими союзниками. Наличие широких опор панисламизма в народе для меня сомнительно, но что это за народ? Лучшее, что в нем есть, это фанатики. Нужно уметь их направлять.
Генерал и полковник встретились глазами, и Сэгельсон подмигнул сэру Барнсу.
— Вот именно, — продолжал генерал, — среди фанатиков уже сегодня мы находим нужных людей для непосредственной и повседневной борьбы с коммунистами. Но в массе туземного населения есть всякие течения… Ныне Индия и Пакистан получили «независимость», и нужно быть виртуозом, чтобы не извлекать фальшивых нот.
Генерал задумался: мысль о возможных осложнениях с американцами требовала осторожности и сковывала его слова.
Полковник немного выждал и подсказал генералу:
— Не извлекать фальшивых нот или обладать достаточной силой понуждения, чтобы заставить уважать себя.
Вошли слуги и переменили блюда. После их ухода сэр Барнс ответил:
— Не всегда удается и накопить силу и применить ее в нужную минуту. Вообще лучше избегать осложнений с управляемыми народами.
— За мою базу я ручаюсь, я не опоздаю. К тому, что уже имеется, скоро накоплю там оружия на моторизованную дивизию, останется только перебросить солдат, — возразил полковник. — Как только понадобится, я вылезу из своей каменной скорлупы и устрою им второе Дели, о котором вы так красочно рассказывали сегодня утром. На современный лад! У них, я слышал, есть какие-то специальные ангелы смерти?
— Накир и Монкир, — блеснул эрудицией генерал.
— Так вот, пусть только они пикнут. Тут-то я и спущу на них всех этих Накиров и Монкиров и всех чертей, возведенных в напалмово-атомно-водородную степень, клянусь честью! И… Словом, еще несколько лет, и строительство наших баз будет закончено во всем мире. Тогда мы сможем повсюду разговаривать без дипломатических тонкостей! — грубо закончил полковник Сэгельсон.
— Никогда нельзя забывать о дипломатии, — возразил генерал Этрам, шокированный не программой, а формой ее изложения.
— Согласен, согласен, — успокоил его полковник. — Вернемся к местным делам. Итак, что следует думать о местных революционерах?
— Как вам сказать… — ответил генерал. — Здесь есть свои особенности. Конечно, и тут есть законы и личность имеет формальное правовое положение, но дело в том, что каждый противник власти, основанной на законах ислама, нарушает ислам и тем самым в глазах исламитов ставит себя вне закона. Таково существо дела. А практика… — генерал усмехнулся, — практика бывает достаточно решительной. Здесь охотно и неограниченно прибегают к так называемому «благодетельному произволу». Уверяю вас, ислам хорошая вещь.
— Я не совсем понял, — признался Сэгельсон, — кроме того, это может быть неудобным для нас, европейцев.
— Постараюсь сформулировать. Для ислама нарушение социального строя есть ересь, отступничество. Особенно теперь, когда мистическая сторона ислама значительно ослабела и усилилась, как выражаются господа коммунисты, классовая сущность, что, впрочем, характерно не только для ислама…
— Вы имеете в виду христианство?! Позвольте, я христианин! — перебил полковник Сэгельсон.
Мы все христиане, — солидно парировал генерал, но ведь есть политика.
