Василий Ефименко - Ветер богов
В казарме было холодно, и Эдано, последовав примеру механика, укрылся шубой, но ещё долго не мог согреться.
“Неужели нам придется воевать еще и против русских? — подумал он, вспомнив слова подполковника. — Неужели нашей родине и без того мало огня и крови?”
Вопросы возникали один за другим, и Эдано не находил на них ответа. Привычный спать в любых условиях, Савада уже похрапывал. На нарах, укрывшись с головой, лежало еще несколько человек. У раскаленной докрасна печки сидел, подремывая, солдат-дневальный.
Вдруг резко хлопнула дверь, раздался топот и громкие голоса. В казарму с шумом ввалилось несколько человек. Их лица раскраснелись от мороза, шапки были покрыты инеем. Они громко переругивались, не обращая внимания на спящих. Верховодил ими коренастый, толстощекий, с широкими скулами унтер-офицер. Дневальный быстро юркнул за дверь.
— Кипятку бы! — раздевшись и потирая озябшие руки, сказал вошедший унтер-офицер. — Где дневальный?
— Наверное, за углем побежал, — откликнулся кто-то. — Ты сам по шее ему надаешь, если ящик неполный!
— Да, Нагано — мастер учить! — льстиво добавил другой.
— А что? — самодовольно отозвался Нагано. — Только так и надо с вами обращаться. Так кто принесет мне кипятку? — снова спросил он и, заметив лежащих на нарах Эдано и его товарищей, злорадно протянул: — Новенькие! Желторотые!
Он рывком сорвал с Савады шубу.
— Ага! — во весь голос заорал он. — Мерзавец ефрейтор дрыхнет, когда мне, унтер-офицеру, нужен кипяток!
Ошалевший спросонья Савада вскочил, мигая близорукими глазами. Он никак не мог понять, чего от него хочет этот крикун.
— Так, собачье мясо! — ещё сильнее разбушевался унтер-офицер. — Дрыхнешь, значит!
— Эй ты, горлодер! Оставь моего механика в покое! — прервал его Эдано, приподнимаясь на нарах.
— А ты что за птица? — на мгновение опешил не привыкший к возражениям унтер-офицер. — Сейчас я тебе растолкую, кто такой Нагано!
Самодовольный унтер-офицер, его сытая наглая рожа, беспомощная фигура Савады зажгли в душе Эдано ярость, требующую немедленного выхода. Лечик отшвырнул шубу и, пригнувшись, медленно пошел на Нагано:
— Кто я, тыловая ты крыса? Я тебе покажу, кто я! — Он схватил Нагано за руку и резким движением вывернул её.
Унтер-офицер присел от боли, и Эдано ударом кулака свалил его. Нагано мгновенно вскочил, но тут же грохнулся на цементный пол от нового удара.
— Так вы встречаете фронтовиков? — с бешенством спросил Эдано, осматривая столпившихся вокруг них обитателей казармы. — Каждый, кто тронет этих двух, — показал он на Саваду и радиста, — будет иметь дело со мной. Понятно? А ты, — нагнулся он над Нагано, размазывавшим пальцами кровь на лице, — марш за кипятком. Для меня. Ну!
Унтер-офицер молча поднялся, взял чайник и вышел из казармы.
— У кого ещё к нам вопросы? — повернулся к остальным Эдано.
Молчание прервал человек с тонким худощавым лицом.
— Так ведет себя здесь только Нагано. Он всех прибрал к рукам. Будем знакомы. Младший унтер-офицер Адзума Нобоюки!
— Больше этого не будет! — отрубил, успокаиваясь, Эдано. — Ваш Нагано трус, только жира много наел!
— Простите, а с какого вы фронта? Что там происходит? Как в Японии? Расскажите, пожалуйста! — посыпались со всех сторон вопросы.
— Потом! Потом расскажу, — отмахнулся Эдано и накинув шубу, вышел из казармы.
…На следующее утро трое вновь прибывших представлялись командиру эскадрильи капитану Уэде. Капитан уже знал о них и был доволен, что в его распоряжение попали опытные авиаторы. Успехи и неудачи своей эскадрильи Уэда воспринимал очень болезненно. Он был офицером запаса, и всего два года назад его призвали, оторвав от должности инженера в управлении Южно-Маньчжурской дороги. Остальные кадровые офицеры отряда не раз подчеркивали при нём различие между офицером из запаса и кадровыми военными.
Уэда невидимыми за темными очками глазами с любопытством рассматривал новичков, расспрашивая их о степени подготовки каждого. Потом, улыбнувшись, спросил:
— Это вы, унтер-офицер, вчера столкнулись с Нагано?
— Так точно! — не удивился осведомленности командира Эдано.
— И удалось усмирить этого буяна?..
Капитан знал, что Нагано — осведомитель жандармерии, и в душе недолюбливал грубого и жестокого унтер-офицера.
— Вы назначаетесь командиром звена, — сообщил он затем Эдано. — В звене, кроме вас, младшие унтер-офицеры Адзума и Мунаката. Механика своего возьмите к себе. Всё!
— Опять мы вместе, друг! — не удержался от радостного возгласа Савада, когда они вышли из здания штаба. — Хвала богам! Опять ты истребитель!
Вечером Адзума, улучив момент, когда Эдано остался один, подошел к нему:
— Я очень рад, командир, что буду служить с вами. Многие довольны тем, что вы проучили Нагано. Но учтите: этот тип способен на любую пакость.
— Пусть поостережется задевать меня. А каков наш капитан?
— Господин капитан Уэда? Офицер запаса. Призван в войну. Строг, но… лучше, чем другие.
— А вы до армии кем были?
— Я, командир, был студентом. Только прошу вас: всё-таки остерегайтесь Нагано!
…Потянулись будни, заполненные тренировками. В томительно скучные дни отдыха летчики иногда отправлялись в город, где немало было ресторанчиков, публичных домов и других притонов.
Вернувшись, обитатели казармы обычно хвастали своими “мужскими” подвигами. Здесь это выглядело ещё циничнее, чем когда-то в рассказах Иссумбоси, Момотаро и остальных, чьи имена теперь среди тех, кому поклоняются в храме Ясукуни. Их души там, в вышине, ищут его душу. И не находят…
Взволнованный подобными мыслями, Эдано выходил на свежий воздух и долго курил, пока не начинал дрожать от холода.
Ни с кем из новых сослуживцев близко Эдано не сошелся. Савада держался в стороне, чтобы не обнаружить своей дружбы с пилотом.
Пожалуй, самым симпатичным казался пилот Адзума. Казарма ещё не выбила у Адзумы человеческих качеств. Он был способен думать не только о полетах, жратве, отдыхе и солдатских борделях. Оказывается, бывший студент писал стихи. Эдано догадался об этом по разговору с Нагано, неудачно острившим, что певчие птахи не способны стать коршунами.
Однажды вечером Эдано, выйдя из казармы, увидел одиноко стоящего Адзуму.
— Послушай! — неожиданно для себя обратился он к Адзуме. — Ты действительно пишешь стихи?
— Да. Но они так плохи… Пишу для себя. Как Нагано об этом дознался — ума не приложу. Мне кажется… — понизил голос Адзума, — по-моему, он рылся в моих вещах. Может добраться и до ваших.
