Виктор Егоров - Приключения 1969
Попеску усилил охрану. Гестапо арестовало нескольких рабочих и инженеров, чехи и поляки были взяты под особый контроль, но количество диверсий не уменьшалось.
Лена всматривалась в лица встречавшихся ей в порту людей. Как бы хорошо напасть на след подпольной организации, которая, по ее предположению, действовала в порту! Однако, как Лена ни старалась, ей это не удавалось. И она мучилась оттого, что рядом с ней происходят большие дела, а она бродит как слепая и не может найти тех, которые могли бы стать настоящими друзьями и соучастниками в работе.
Однажды она задала себе вопрос: кто же в порту имеет наиболее свободный доступ к кораблям, складам и грузам? И сама ответила: конечно же, грузчики! Так не следует ли среди них поискать тех, кто ей нужен?..
И она стала знакомиться с грузчиками, выбирая среди них, как ей казалось, наиболее мужественных парней. Ей не очень везло. За ней пытались ухаживать, но, как только она заводила серьезные разговоры, парни быстро исчезали с ее горизонта.
Встречи требовали времени и частых отлучек из дома. Сначала Надя относилась к этому с полным пониманием. Однако то, что несколько недель прошло, а к их группе не прибавился ни один человек, стало ее настораживать.
И однажды вечером Надя не сдержалась.
— Ты ведешь себя безобразно! — кричала она. — Целыми вечерами где-то ходишь, а я как проклятая сижу дома, рацию караулю!..
— Ну, и ты ходи!
— Куда ходить? Мы что, гулять сюда приехали?..
О эта Надя! Какое счастье, что за стеной их комнаты — глухая женщина! Только этой глупой ссоры им не хватало!.. Конечно, через день-два все войдет в норму — они просто не имеют права ссориться. К чему усложнять и без того сложную и нелегкую жизнь, которой они живут?
На следующее утро Лену послали на один из причалов помогать в погрузке. Капитан баржи торопился выйти в море: на другой день два немецких военных корабля должны были отплыть в том же направлении, и он рассчитывал на их прикрытие, поэтому всех, кого можно, мобилизовали на погрузку.
Грузчики бросали мешки с зерном на широкую ладонь стоявших на причале амбарных весов. И после того как молодой худощавый паренек Миша Ильянков, точными движениями кинув на противовес двухпудовые диски гирь, определял, сколько килограммов тянут мешки, грузчики вскидывали их на спины и, сутулясь, устремлялись по длинным сходням вверх, к борту баржи. Мешки шлепались на палубу у самого края трюма. Дежурный матрос большим острым ножом вспарывал верхний шов каждого мешка, после чего грузчик, придерживая мешок за нижние углы, опрокидывал его вниз. Вспыхнув в солнечном луче, струя зерна исчезала во мгле ненасытного трюма.
Возвращаясь за новой кладью, грузчики пробегали мимо Лены, стоявшей рядом с весами, и кидали ей пустые мешки, а она, аккуратно расправив, складывала их в стопку.
Пока грузчики, взвесив мешки, перетаскивали их с весов на баржу, у Миши с Леной возникала короткая передышка и они успевали переброситься несколькими словами. Знали они друг друга еще раньше, но до сегодняшнего дня никогда еще вместе не работали.
Миша был так худ, что его рубашка казалась натянутой прямо на ребра. Но лицо с морским блестящим загаром всегда было весело, темные глаза смотрели с затаенной улыбкой, словно Миша знал что-то смешное, но другим не говорил.
Когда наступил час обеда, Лена присела на стопку мешков, зябко кутаясь в старенькую ватную куртку.
Миша сел неподалеку от Лены. Вытащил из кармана бумажный сверток и, разметав рукавом на площадке весов просыпанные зерна, разломил пополам кусок хлеба и придвинул свое богатство поближе к Лене.
— Ну, заправляйся!
— Не хочу, — ответила Лена. Ей действительно не хотелось есть.
— Пожалеешь, — усмехнулся Миша и вонзил зубы в хлеб с таким аппетитом, что Лена невольно улыбнулась.
— Аппетит у тебя как у молодого волка. А в чем душа держится — непонятно!
— О, ты меня еще не знаешь! Хочешь, двухпудовую гирю на баржу заброшу?
Лена засмеялась.
— Не надо. Еще воздушную тревогу устроишь. Капитан подумает, что его бомбят!
— Лена, — сказал он вдруг, — одолжи мне двадцать марок!
Просьба была столь внезапна и произнесена была с такой непосредственностью, что Лена, даже не успев подумать о катастрофических последствиях для собственного бюджета, которые может вызвать ее щедрость, вынула из кармана паспорт, в котором лежали деньги, и отсчитала двадцать марок.
Миша поблагодарил ее, но почему-то пристально поглядел на потрепанную обложку паспорта из толстого коричневого картона с аляповатой надписью «Записная книжка» и выдавленной пятиконечной звездой. До войны такие книжки продавались в Военторге. Лена нашла ее на подоконнике у глухой соседки, оторвала переплет и сделала из него обложку.
Эта обложка, сохранившаяся странным образом, несмотря на беды и потрясения в жизни ее владелицы, навела Мишу на некоторые мысли. Он вдруг замолчал, и взгляд его темных глаз стал беспокоен. Его плечи, и без того острые, вдруг обострились еще больше оттого, что он уперся руками в край доски и так сидел, отчужденно глядя перед собой.
Что произошло? Безотчетно, но до боли ощутимо Лена поняла: маленький, еще совсем хрупкий мостик, который, казалось, уже соединяет их, рушится.
Сцепив на коленях руки, она изучала его лицо, искала нужные слова, не находила их — и. с ужасом понимала, что каждое мгновение все больше отдаляет их друг от друга, и если молчание продлится еще немного, то отчужденность станет необратимой.:
— Миша, что случилось? — наконец спросила она, совершив над собой мучительное усилие.
— Ты пленная? — вдруг тихо спросил он и замолчал, испытующе глядя ей в глаза.
Что ответить? Она ожидала чего угодно, но не этого вопроса, заданного в упор. Почему это так для него важно?
— Тебя в Крыму взяли? — спросил он, не сводя с ее лица пытливого, тревожного взгляда.
— В Крыму, — сказала Лена.
— Под Керчью?
— Да, — прошептала она, боясь, что он спросит ее еще о чем-нибудь, что могут знать только те, кто действительно был под Керчью, и тогда он сразу поймает ее на лжи.
— Хорошо, — он обвел языком сухие губы. — Хорошо… Я тебе все о себе скажу… Ты меня не выдашь?
— Миша!
— Я понимаю, — быстро проговорил он. Он нагнулся к ее уху. — Я тоже пленный… Но этого здесь никто не знает.
— Ты скрыл?
— Да. Я был разведчиком… Прохладную знаешь? На Северном Кавказе. Мы там попали в окружение.
Он замолчал и отодвинулся на край доски. Что он от нее хочет? Ответной исповеди?.. Душевная броня, которая до сих пор обороняла ее от опасности, стала вдруг плавиться. Нет, нет, нельзя доверяться минутной слабости человека…
