Густав Эмар - Золотая Кастилия
— Прошу вас приступить к делу, — перебил Монбар, чувствуя, что им овладевает гнев, и делая напрасные усилия преодолеть его.
— Случай всегда вам благоприятствовал, и вы целы и невредимы выходили из этих поединков. Это так?
— Уж не хотите ли вы оскорбить меня? — запальчиво вскричал Монбар.
— Нет, — ответил Франкер кротко, почти печально, — я прошу вас только отвечать мне.
— Ну да, Господь постоянно защищал меня, потому что я всегда поддерживал правое дело.
— Вы говорите о Боге? — вскричал Франкер вне себя от удивления.
— Почему же мне не говорить, молодой человек? — ответил Монбар. — Но оставим это и приступим прямо к делу.
— Хорошо… Я желаю драться с вами, и так как я также буду защищать дело святое и справедливое, я в свою очередь надеюсь, что Бог защитит меня и что я вас убью.
Монбар с ужасом отодвинулся.
— Что означает вся эта комедия? — медленно произнес он. — Вы что, помешались, милостивый государь?
— Я не помешался, и это не комедия, — спокойно ответил Франкер.
— Так вы действительно вызываете меня на дуэль?!
— Действительно.
— Вы хотите меня убить?
— Надеюсь.
— Это ни на что не похоже! — вскричал Монбар, вскочив с места и расхаживая большими шагами по комнате. — Вы меня не знаете. Я никогда не причинял вам ни зла, ни вреда.
— Вы так полагаете?
— Полагаю? Я в этом уверен!
— Вы ошибаетесь. Вы причинили мне много зла, вы нанесли мне несмываемое оскорбление.
— Я?
— Да, вы, сеньор!
— Вы в этом уверены?
— Я даю вам честное слово.
Монбар молчал несколько минут; он размышлял.
— Послушайте, — сказал он наконец, — как ни странно ваше предложение, я принимаю его.
— Благодарю вас.
— Подождите. Я сказал, что принимаю, но с одним условием.
— Какое же это условие?
— Сначала вы расскажете мне, кто вы, какие причины руководят вами и какие люди заставляют вас действовать подобным образом.
— Милостивый государь!
— Не настаивайте, мое решение неизменно.
— Однако…
— Это очень мило, честное слово! Вы ни с того ни с сего вызываете меня на дуэль, говорите, что хотите меня убить, и воображаете, будто я соглашусь. Да вы просто бредите, дорогой мой! Неужели вы предполагаете, что я просто так соглашусь на вызов первого встречного, которому вздумается оскорбить меня? Нет, сделайте одолжение, так не бывает. Не старайтесь заставить меня, бросив мне в лицо одно из тех оскорблений, которые требуют крови. Предупреждаю, что при первом слове, при первом движении я прострелю вам голову, как бешеной собаке. Теперь вы предупреждены, хотите говорите, хотите нет, я умываю руки.
— Хорошо. Если вы требуете, я буду говорить, но поверьте мне, для вас будет гораздо лучше, если я промолчу; по крайней мере, ваша честь не пострадает.
— Предоставьте мне самому судить, милостивый государь, о тех вопросах, где затронута моя честь. Говорите без опасения и без всякой сдержанности.
— Я так и сделаю. Но пеняйте на самого себя за последствия, которые могут иметь мои слова.
— Говорю вам в последний раз, что я требую откровенного и полного объяснения, и прибавляю, что вовсе не опасаюсь последствий.
— Я исполню ваше желание и надеюсь отнять у вас таким образом всякий предлог отказать мне в удовлетворении.
— Будьте спокойны на этот счет, я даю вам слово дворянина. Говорите без обиняков, прошу вас, потому что, признаюсь, это начинает мне надоедать.
Молодой человек поклонился и, поставив свой стул напротив кресла Монбара, приготовился говорить.
ГЛАВА XIII. Объяснение
Несмотря на предыдущую сцену, Монбар не испытывал никакого враждебного чувства к своему собеседнику; сам себе удивляясь, он был не рассержен и абсолютно спокоен. Облокотившись о ручку кресла и подперев подбородок рукой, с грустью и состраданием смотрел он на этого молодого человека с красивыми и благородными чертами лица и гордым взглядом, к которому с первой минуты, как увидел его, он почувствовал непреодолимую симпатию и которого, может быть, через несколько минут по странной и роковой судьбе он вынужден будет убить, если не хочет быть безжалостно убитым им. Невеселые мысли роились в его голове, он спрашивал себя, неужели действительно у него достанет печального мужества пресечь эту юную жизнь и не лучше ли ему самому пасть на дуэли.
Помолчав несколько минут, как бы собираясь с мыслями, молодой человек наконец заговорил чуть дрожащим голосом, который мало-помалу звучал все увереннее и скоро сделался твердым и слегка звенящим от волнения.
— Милостивый государь, — начал он, — судьба непременно хочет сделать нас врагами, между тем как мне, напротив, было бы так приятно быть любимым вами, потому что, должен вам признаться, несмотря на все мои усилия, чтобы возненавидеть вас, меня влечет к вам некая непреодолимая сила. Пускай кто хочет объясняет это чувство; я не стараюсь его анализировать, но оно существует во мне, преодолевает меня и до настоящей минуты заставляло откладывать объяснение, которое неминуемо должно закончиться смертью одного из нас.
— Я также чувствую, что мог бы полюбить вас, — мягко ответил Монбар, — даже в эту минуту я не могу вас ненавидеть.
— К несчастью, мы должны подавить в нашем сердце это благородное чувство, — продолжал молодой человек, — и слушаться только голоса долга, голоса неумолимого, который приказывает мне потребовать от вас страшного отчета Я не француз, милостивый государь, как вы, вероятно, пред полагали по той легкости, с какой я говорю на вашем языке я испанец или, по крайней мере, считаю себя испанцем.
— Вы испанец? — с горестью воскликнул Монбар.
— Да. Простите, но я вынужден рассказать вам о своей жизни, — это необходимо для того, чтобы вы поняли меня до конца. Я буду краток и расскажу только то, что вам необходимо знать… Я никогда не знал ни отца, ни матери.
— Бедный юноша! — прошептал Монбар.
— Я был воспитан дядей, братом моей матери, — продолжал молодой человек. — Этот родственник тщательно опекал меня; он внимательно наблюдал за моим воспитанием и отдал меня во флот.
— И вы сделались превосходным моряком, клянусь вам, несмотря на вашу молодость!
— Я имею честь служить офицером во флоте Его Католического Величества, короля Испании.
— Но каким же образом, позвольте вас спросить…
— Имейте терпение, — перебил Франкер, — ведь я вам сказал, что вы все узнаете.
— Это правда, продолжайте же и простите, что я перебил вас так некстати.
— Около шести месяцев тому назад я находился в Веракрусе, где отдыхал от продолжительного путешествия в Европу. Однажды дядя позвал меня, говоря, что хочет открыть мне нечто важное. Я явился по его приказанию. При разговоре присутствовал только его сын. Тут я услышал страшную историю моей фамилии.
