Джек Лондон - Сердца трех
Пока Генри Моргана столь чистосердечно принимали обратно в лоно семьи Солано, Леонсия с раздражением думала: зачем ее отцу нужно следовать этому глупому латиноамериканскому обычаю и говорить так много пышных слов, когда достаточно было бы одной-единственной фразы, крепкого рукопожатия и откровенного взгляда друг другу в глаза? Окажись на месте ее отца Генри или Френсис, они, несомненно, так и вели бы себя. Ну почему, почему все ее испанские родичи любят выражаться так цветисто и многословно, совсем как этот ямайский негр!
Френсис же тем временем изо всех сил старался делать вид, что происходящее нимало не интересует его; тем не менее он все-таки заметил, что желтолицый матрос по имени Хуан шепчется о чем-то с остальной командой, многозначительно пожимает плечами и ожесточенно жестикулирует.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Ну вот, теперь мы упустили обоих этих свиней-гринго! — горестно воскликнул Альварес Торрес, увидев с берега, как «Анджелика», распустив паруса, надувшиеся от посвежевшего ветра, стала быстро удаляться и пули с суши не могли уже теперь ее достать.
— Я бы, кажется, пожертвовал собору на три колокола, — провозгласил Мариано Веркара-и-Ихос, — только чтобы увидеть их в ста ярдах от моего ружья. Эх, будь на то моя власть, я бы так быстро отправил всех гринго на тот свет, что дьяволу в аду пришлось бы изучать английский язык!
Альварес Торрес, задыхаясь от досады и бессильного гнева, несколько раз ударил кулаком по луке седла.
— Владычица моих грез! — чуть не рыдая, воскликнул он. — Она уехала, исчезла вместе с обоими Морганами. Я сам видел, как она взбиралась на шхуну. Что же я теперь скажу Ригану в Нью-Йорке? Ведь если шхуна выберется из лагуны Чирикви, она может прямым ходом пойти в Нью-Йорк. И тогда окажется, что эта свинья Френсис не пробыл в отсутствии и месяца, и сеньор Риган не захочет ничего нам платить.
— Они не выйдут из лагуны Чирикви, — мрачно заявил начальник полиции. — Что я — безмозглое животное, что ли? Нет, я человек! И я знаю, что они не выйдут отсюда. Разве я не поклялся мстить им до гроба? Закат такой, что к ночи ветер явно спадет. По небу это сразу понять можно. Видите эти перистые облачка? Если ветер и подымется, то небольшой, и наверняка с северо-востока. Значит, он их погонит прямо в пролив Чоррера. А они никогда не осмелятся войти в него. Этот черномазый капитан знает лагуну как свои пять пальцев. Он попытается сделать крюк и пройти мимо Бокас-дель-Торо или через пролив Картахо. Но и в таком случае мы перехитрим его. Я тоже кое-что соображаю. Да еще как соображаю-то! Слушайте. Нам предстоит долгий путь верхом. Мы проедем по берегу до самого Лас-Пальмас. А там сейчас капитан Розаро со своей «Долорес».
— Это такой паршивенький старый буксир, который даже развернуться как следует не может? — спросил Торрес.
— Но ведь ночью ветра не будет, да и утром тоже. И мы на этом буксире захватим «Анджелику», — успокоил его начальник полиции. — Вперед, друзья! Поскакали! Капитан Розаро — мой приятель. Он окажет нам любую услугу.
На рассвете вконец измученные люди на загнанных лошадях протащились через заброшенную деревушку Лас-Пальмас к заброшенному причалу, у которого стоял совсем заброшенный на вид, облезлый буксир, показавшийся им, однако, лучшим в мире. Из трубы валил дым — признак того, что буксир стоит под парами; увидев это, начальник полиции, несмотря на усталость, возликовал.
— Доброе утро, сеньор капитан Розаро! Рад вас видеть! — приветствовал он испанца-шкипера, старого морского волка, который, полулежа на круге каната, потягивал черный кофе из кружки, и зубы его, всякий раз как он подносил ее ко рту, выбивали на ней дробь.
— Нечего сказать, доброе утро, когда эта проклятая лихорадка всю душу из меня вытрясла, — угрюмо проворчал капитан Розаро; руки его и все тело так дрожали, что горячая жидкость выплескивалась и текла по подбородку и за ворот расстегнутой рубашки, на волосатую седую грудь. — Да возьми ты это, чертова скотина! — крикнул он, запуская кружкой вместе с ее содержимым в мальчика-метиса, по-видимому, его слугу, который, как ни силился, не мог сдержать смеха.
— Солнце взойдет, лихорадка уймется и оставит вас в покое, — учтиво сказал начальник полиции, делая вид, что не замечает дурного настроения капитана. — Ваши дела здесь закончены, вы направляетесь в Бокас-дель-Торо, и мы поедем с вами, всей компанией, — нам предстоит интереснейшее приключение. Мы захватим шхуну «Анджелика», которая из-за штиля не могла ночью выбраться из лагуны, я арестую уйму людей, и вся Панама заговорит, капитан, о вашей храбрости и находчивости, так что вы и думать забудете о том, что вас когда-либо донимала лихорадка.
— Сколько? — напрямик спросил капитан Розаро.
— Сколько? — с удивленным видом повторил начальник полиции. — Это же государственное дело, дорогой друг! И вы все равно идете в Бокас-дель-Торо. Ведь вам это не будет стоить ни одной лишней лопаты угля!
— Muchacho![10] Еще кофе! — рявкнул шкипер, обращаясь к мальчику.
Наступила пауза, во время которой Торрес, начальник полиции и все их утомленные спутники с жадностью смотрели на горячий напиток, принесенный мальчиком. Зубы капитана Розаро стучали о кружку точно кастаньеты, но он все-таки сумел глотнуть кофе, не расплескав его, хотя и обжегся при этом.
Какой-то швед с отсутствующим взглядом, в грязном комбинезоне и засаленной фуражке, на которой значилось: «механик», вылез из люка, закурил трубку и, присев на борт, казалось, весь ушел в свои мысли.
— Так сколько же? — снова спросил капитан Розаро.
— Давайте отчаливать, дорогой друг, — сказал начальник полиции. — А потом, когда лихорадка оставит вас в покое, мы с вами разумно обсудим все — ведь мы же разумные существа, а не какие-нибудь скоты.
— Сколько? — повторил капитан Розаро. — Извините, я не скот. Я всегда в полном разуме — и когда есть солнце, и когда его нет, и даже когда меня треплет эта растреклятая лихорадка. Так сколько?
— Ну ладно, отчаливайте. А сколько вы хотите? — сдаваясь, устало произнес начальник полиции.
— Пятьдесят долларов золотом, — тотчас последовал ответ.
— Но ведь вы все равно туда идете, не так ли, капитан? — мягко спросил Торрес.
— Я же сказал: пятьдесят долларов золотом.
Начальник полиции безнадежно всплеснул руками и повернулся на каблуках, делая вид, что собирается уйти.
— Однако вы же поклялись мстить до гроба за разрушение вашей тюрьмы, — напомнил ему Торрес.
— Но не в том случае, если мне придется платить за это пятьдесят долларов, — огрызнулся начальник полиции, краешком глаза наблюдая за дрожавшим от лихорадки капитаном: не начинает ли тот сдаваться.
