Александр Буртынский - Искатель. 1978. Выпуск №4
— Где Владек?
— Неживой, — сказал Юра участливо. — После поминок завесили ему окно, сам уж не мог.
— Зачем?
— Не знаю. Довбня заходил — приказал…
«Вот оно что, значит, я был прав. Владек — единственная ниточка. Сумел ли милиционер чего-нибудь добиться от хмельного старика?»
Он не стал будить Владека…
Постоял. Закурил, протянул Юре пачку…
— Да, ты ведь не куришь…
Вернулся к себе, в охолодавшую комнату барака, бросил в печь пару поленьев и долго сидел, отрешенно глядя на потрескивающий огонь, борясь с дремотой, потом, растормошив уголья, закрыл заслонку, прилег, не раздеваясь, и сразу провалился как в душную яму.
…Он вошел почти неслышно, хотя Андрей хорошо помнил, что запер дверь. Лица его различить не мог, но чувствовал, что нет в незваном госте ни страха, ни волнения, даже привычно-затаенной насмешки — присел рядом на стул, точно доктор у постели больного. «Наверное, несмотря на свою вину, он чувствует верх и полную безопасность», — подумал Андрей не без дрожи, но вместе с тем на диво спокойно нащупав под подушкой кинжал. Кинжал, трофейный, он давно подарил Сердечкину как самую дорогую память о разведке, но почему-то не удивился тому, что он под рукой, а лишь позлорадствовал мысленно.
«Сейчас, гад, ты мне все расскажешь — и как старуху придушил, и как ребят спровоцировал. И не вздумай бежать — худо будет».
А гость все улыбался, слушая его мысли. «Но, может быть, это не он, вовсе не он, не Степан? Отчего я вбил себе в голову?» — с какой-то мгновенной слабостью подумал Андрей, не в силах шевельнуть онемевшей рукой, вдруг поняв, что связан, скован, повержен.
«Господи, боже ж мой, — сказал гость, не раскрывая рта, а словно обмениваясь мыслями, и Андрей, лихорадочно впитывая их, уже не мог разобрать, где чьи, — боже ж мой. Миллионы людей погибли на войне… А тут — развели антимонию со старухой-перекупщицей. Миллионы погибли, давили друг друга, как блох, и никто не терзался. О чем думает человек, идущий в массе, повинуясь команде, общей цели? А? Или за него думал кто-то, освобождая от ответственности? Вот именно. Потому что в общей цели каждый видел и свою. И я ее вижу! Ты был прав, помнишь: каждый защищает свои привилегии!»
«Нет такой человеческой цели, нет! — вдруг заорал Андрей, — чтобы убивать безнаказанно человека».
«А, — засмеялся гость, — за себя дрожишь? Зацепило? С дорожки накатанной сбило баловня, юного офицерика?»
Что-то тяжелое, липкое повалилось на голову, Андрей рванулся из тисков и ударил клинком.
Очнулся он в липкой испарине, пахло чадом, видно, не догорели головешки. Распахнул дверь, выдвинул заслонку и, проветрив комнату, снова улегся. И подумал о Стефе. Увидел ее лицо в конопушках, лучистый взгляд, затаивший грусть, — и как она пугливо чмокнула его в щеку, прощаясь. И вдруг с какой-то ужасающей ясностью осознал, что все эти сумбурные, принесшие лихо дни ни на минуту не забывал о ней, только чувства жили как бы под спудом, прячась, как улитка в раковину, боясь света, а сейчас внезапно обнажились, и он понял, что не сможет без нее, не может даже представить себе, что она уйдет из его жизни навсегда…
* * *Следователь явился не один, с ним приехал подполковник Сердечкин, и это больше всего взволновало Андрея. Мысленно он примирился со своей участью, будь что будет, и хорошо бы все это произошло после отъезда Сердечкина, только бы он недолго пробыл. Стыдно было смотреть в глаза замполиту, такое было ощущение, будто залез ему в карман и схвачен за руку.
Они сидели в маленькой комнатушке с двумя белоснежными койками рядом с кабинетом Довбни — своеобразной гостинице при милицейском пункте. Тут же, должно быть, держали взятых под стражу, потому что окна были забраны решеткой.
Тощего офицера — очевидно, это и был следователь — Андрей видел вместе с Довбней. По дороге сюда они свернули к баракам, видимо, следователь решил сперва учинить допрос солдатам, а его, командира, оставил напоследок… Андрей молча ждал их прихода, внутренне заклиная следователя поскорей вернуться, избавить его от этой муки — оставаться с глазу на глаз с Сердечкиным. Страха уже не было, только стыд. Он слушал и не слушал подполковника, вот уже минут пять сидевшего за столом с понурым видом. Серые, чуть раскосые глаза Ивана Петровича глядели исподлобья с недоумением, словно он впервые видел Андрея и пытался получше рассмотреть.
— Ну, — сказал наконец Сердечкин и привычно потер переносицу, как бы пересиливая неловкость паузы. — Чего воды в рот набрал, дело худо.
— Да… Улик нет… — машинально повторил он слова Довбни.
— Но мне ты признался в рапорте. Или изволишь взять в сообщники? Совесть испытываешь по-дружески?
Это ему и в голову не приходило. Просто замполиту он не мог лгать.
— Не в уликах суть, — сказал Сердечкин. — Худо потому, что независимо от исхода дела вы — мародеры. Ничего не скажешь — прославились. Это хоть ясно тебе, доходит?
— Не совсем.
— Ты мне ваньку не валяй! — вдруг заорал Сердечкин. — Ты что думаешь, я тебе выручалочка?!
Теперь Андрею было все безразлично, и стыд прошел. Слишком уж кипел подполковник. Честь полка, вот что его тревожило. Раздуют теперь кадило, как пить дать.
— Ну ладно, хватит… Судите, и дело с концом.
— Что-о?!
Было грустно смотреть на взволнованного не на шутку подполковника.
— В общем, сам себе яму вырыл или не сам?
Андрей уже не слушал, опять думал о Стефе, а к горлу все подступал комок.
— Послушай, — сказал Сердечкин, — возьми себя в руки; давай обсудим спокойно. Что у вас с этим Степаном? Может, Довбня прав, был у него повод?… Все подстроено, чтоб тебя устранить, очень просто.
— Не думаю… Не хочу прятаться за чужую спину.
— Чушь! А если он не такой чистенький, как ты думаешь, тогда эта акция не просто месть влюбленного, а стремление дискредитировать нас, отвлечь внимание…
— Нет.
— Ах, ах… Институтка ты, а не офицер! Какие тонкости с этим падлом. У них-то рука не дрогнет, если понадобится!
— Какой я интеллигент, вы знаете…
— Тем более, нечего нянчиться.
— Что значит — нянчиться? И от чего, собственно, отвлечь?
— От убийства.
Андрей внимательно посмотрел на подполковника.
— Какие у вас основания, чтобы так говорить?…
— Нет пока оснований, нет… — Сердечкин устало откинулся на спинку стула. — Нюх у меня… и кое-какие имеются предположения. Темный тип.
«Уж не Довбня ли с ним поделился? Ай да Довбня!»
— Тут какая-то ошибка. Путаница. Сам голову ломаю.
Скрипнула дверь, не оборачиваясь, краем глаза, Андрей увидел тощего офицера в капитанских погонах.
