Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин
— Ты где, корень, надыбал её? — еле прожёвывая кусок, спросил Петруха.
Я рассказал корешкам историю с трусами и грузовиком. Они заржали, а Петруха, вымазывая кусочками хлеба остатки фарша и продолжая роготать, сказал:
— Ну, и прохиндей ты, Гусь! Чего только две банки прихватил?
— А куда бы я их засунул? В штаны?
— Нормально, — обтирая ложку, сказал всегда серьёзный Володя Марков. — Жадность фраера губит.
А Володя Пронин, кемеровчанин, страшно гордившийся тем, что на донышках эмалированных кружек стояло «КМК» — Кемеровский металлургический комбинат, весёлый аккордеонист и балагур, закурил, пустил колечко дыма, задушевно улыбнулся:
— Хорошо–то как… Ничего вкуснее сто лет не ел.
А на следующий день наш взвод и ещё один из роты трюмных машинистов срочно бросили на расчистку от льда и снежных заносов трамвайных путей на остановке Луговая. Мой тёзка Терёшкин, прославившийся на весь учебный отряд своими незаурядными сексуальными возможностями, бросил бушлат, присел на край тротуара отдохнуть с сигаретой.
Мимо девушка проходила. В белом нейлоновом пальто японской фирмы «Санъё», в белых финских сапогах с цепочками, в белой английской шапочке с козырьком. Концы заграничного белого шарфа болтаются: один спереди, другой сзади. В руках белая импортная сумочка с блестящими застёжками — последний крик моды на Владивостокской барахолке.
Девушка каблучками: чак–чак. Круглым задом: круть–круть.
У Терёшкина мигом стадный инстинкт сработал — один бы не отважился — с зацепом к ней:
— Время не подскажешь, красавица, да и адресочек бы не помешал…
Девица смерила его презрительнм взглядом.
— Такой коротышка и надо же! Туда, куда и все!
— А я весь в корень вырос… Ну, так что? Возьмёшь у меня адресок или свой дашь?
— Дурак! Отстань! — ускорила шаги девица. Но Терёшкин, забежав наперёд, сунул ей в руку клочок газеты с номером нашей части и своей фамилией. К нашему общему удивлению она не швырнула записку, гордо постукивая шпильками замшевых сапожек. И прислала ему письмо с приглашением на свидание. Маленький курчавый нахалёнок бегал к ней по ночам в самоволку к нашей общей зависти. Вот и пойми после этого женщин! Правду говорят: «Они любят наглых мужчин». После этого случая Гена Терёшкин прослыл «секс–легендой» учебного отряда.
Медленно тянутся зимние дни, а мы все ещё «без вины виноватые» в 51‑м УОПП. Мечтаем о лишней котлете, которую удастся стянуть со сковороды во время отбывания наряда на камбузе. О лишней кружке компота.
Напиток из сухофруктов хранился в бачках, составленных пирамидами на стеллажах с дверцами, закрытыми на замок. В ожидании раздачи бачков по столам, старшина камбуза Нечипорук — тот самый толстобрюхий и толстомордый мичман, у которого я слямзил пожарную бочку, хранил ключи от стеллажей в кармане своей накрахмаленной поварской куртки. Мы под разными предлогами крутились у стеллажей с бачками, но компот в них был «зелёным виноградом», недосягаемым и недоступным. Однажды я мыл чашки в посудомойке, и хлопнув себя по лбу, возликовал:
— Братва! А ведь за тонкой перегородкой — бачки с компотом!
— Ну, так что? Они за дверцами. Те на замке. А ключи у пузана, — насыпая в ванну горчичный порошок, чтобы чашки и ложки лучше отмывались от жира, равнодушно ответил Федя Поваляев.
— Думай, Федя, думай…
— Ну, если дырочку провертеть…
— Уже лучше, Федя! Ну, напряги башку…
— Да если трубочку в неё сунуть…
— Молодец, Федя! Цены тебе не будет на подводной лодке!
Нашли тонкий шланг для пробивания засорившихся стоков в керамических раковинах и чугунных ваннах. Процарапали обломанной ложкой маленькое отверстие в стене на уровне стеллажей и сунули в неё шланг. Потычем — пососём: так шофёры бензин наливают из бака. Не идёт у нас компот. Выдёргиваем шланг немного назад, вертим, опять толкаем — авось, попадёт в желаемое место. И сосём воздух… И вдруг полился компот. Холодный, настоенный, ароматный. Настоящий флотский компот! Не зевай, братва, подставляй кружки и чашки!
Осушили один бачок. Принялись тыкать шлангом и сосать, отыскивая другой. И опять полился, зажурчал струйкой компот. Сами до отвала напились. Напоили товарищей, тех, кто в зале столы накрывают, бачки с борщом, с кашей разносят. Отвели и они душу. Нас, в свою очередь, котлетами угостили, тоже, между прочим, со смекалкой на камбузе добытыми.
Дырку замазали, затёрли. Шланг под ванну запихнули.
Дошла у накрывальщиков столов очередь до бачков с компотом. Старшина камбуза к стеллажам подошёл, сопя, замок открыл, дверцы распахнул. Глазами: хлоп–хлоп! В бачки зенки впялил — ничего не поймёт. Во многих — только раскисшие сухофрукты на дне. Мичман на ключи посмотрит, замок потрогает, в бачки заглянет: лежат в них ягодки голимые, а кисло–сладкого яблочно–абрикосового напитка как не было! Чудеса да и только! Надо было видеть в эту минуту лоснящееся жиром лицо старшины камбуза! Угрюмо–плачущее, по–детски всхлипывающее. Бормочет, губами трясёт:
— Убыток–то какой! Литров сорок компота умыкнули, паразиты! Замок открыли, ключи подобрали… Менять надо… Как не досмотрел?! Как проглядел?! Ой–ё–ёй! Ой, как жалко! Это ж на сколько рублей! Посчитать надо… Ещё и замок новый покупать…
Со злости швырнул ключи в мусорный ящик. Побежал в кладовую за сухофруктами. Курсантов без компота не оставишь.
Ничего, не убудет от него! Камбузный жулик давно спутал, где на складе у него курсантская провизия, а где его личная. Выпитый компот воспринял как потерю своего собственного продукта.
А время шло.
Владивостокская весна билась в окна кубрика яркими, горячими солнечными лучами, ветвями клёнов и дубков, жужжащими шмелями, большими, невиданными нами реликтовыми бабочками–махаонами. Пахло сиренью и жасмином.
Мы готовились к первомайскому параду.
Сначала весь март занимались шагистикой под духовой оркестр. «Коробками» восемь на восемь. По шестьдесят четыре курсанта от каждой роты чеканили шаг на плацу. Нас тренировал капитан второго ранга Ольшанский — бравый, с усами, красивый моряк с хорошей строевой выправкой. Любимец женщин, завсегдатай «Золотого рога» и гарнизонной гауптвахты.
Во время репетиций, когда «коробочка» нашей четвёртой роты проходила мимо трибуны, начальник учебного отряда контр–адмирал Сухомлинов вольяжно подбадривал нас:
— Молодцы, ольшанцы! В рот вас… туда–сюда! Молодцы!
И ещё весь апрель под барабанный бой вышагивали на улице Колхозная мимо стадиона.
Здесь, между прохождениями многих частей Владивостокского гарнизона: пограничников, морпехов, авиаторов, я встретил Ивана Быкова, парня из эшелона призывников, убеждавшего меня в «Экипаже» пойти служить в авиацию.
