Том Шервуд - АДОНИЯ
Медленно, очень медленно они поднимались на третий этаж. Девочка не чувствовала ног.
— Какой долгий был день, — тихо сказала она, входя в свою залу.
И здесь, второй раз за день, онемела. Все стёкла в её окнах были заменены на цветные. Прерывисто вздохнул, прижав руку к груди, и сам Цынногвер. Солнце, мягко льющееся сквозь витражи, неузнаваемо преобразило залу. Теперь это был невиданный, волшебный дворец.
— Едва успели, Регент, — сказал человек, стоящий возле кровати. — Но успели!
Он осторожно укладывал в круглый деревянный футляр впаянный в оловянный стержень алмаз, которым резал стекло. Некоторые стёкла оказались весьма длинными, и резал он их на кровати, предварительно вытащив её на середину залы и переложив на обеденный стол постель. Теперь эту постель торопливо возвращали назад трое слуг в синих камзолах.
— Сейчас застелят — и передвинем кровать на место, — сказал, вытирая лоб платком, усталый стекольщик.
— Не надо! — вдруг попросила, очнувшись, Адония. — Можно, чтобы кровать осталась стоять вот так, посредине?
— Как прикажете, королева! — улыбаясь и кланяясь, ответил стекольщик.
— Да, это удачная мысль, — проговорил Цынногвер, проходя и выставляя на стол бочонки. — Кровать — посредине. Можно себе представить, каким волшебным получится сон.
Адония, повернувшись к нему, прижала кулачок к груди и, полувздохнув — полувсхлипнув, проговорила:
— Спасибо…
Регент снял шляпу и отдал глубокий поклон.
— Вот твоё царство, — сказал он взволнованным голосом. — Владей и распоряжайся. Теперь оставляю тебя до утра. Спасибо за чудеснейший день.
И вышел.
Ночью вместо солнца в цветные окна светила луна. Адония лежала на великаньей кровати в своей необъятной зале, на спине, раскинув руки. На животе у неё спала, вытянувшись, пёстрая кошка, и от неё шло приятное тепло. Адония широко раскрытыми в темноте глазами смотрела в подсвеченный лунным светом полог атласного балдахина. Из глаз её выкатывались и, скользнув по вискам, уходили в подушку неслышные слёзы.
Разноцветное утро
Наступившее утро подтвердило, что судьба по необъяснимым причинам действительно поменяла свои маски, на этот раз — злую на добрую. Адония провалилась в сон незадолго перед рассветом, но, проснувшись, она почувствовала, что прекрасно выспалась и полна сил. Свет встававшего где-то за бастионом солнца высветлил её огромные разноцветные окна.
Адония потянулась, погладила муркнувшую кошку, сказала ей «доброе утро». Выбралась из постели. Прошла босиком по огромной зале, рассеянно трогая незнакомую мебель. Раскрыла дверь, ведущую на балкон, но вперёд не ступила, так как пол балкона оказался сильно помечен птицами. Она вздохнула, прошла обратно сквозь залу и направилась умываться.
Сначала Адония прошествовала сквозь гардеробную, ничего не заметив, но потом, когда умылась и вышла обратно, она остановилась, сделала глубокий вдох и недоверчиво протянула:
— Ну, не-ет!
На сиденье стоящего в уголке стула аккуратной стопкой возвышалась новенькая одежда, а возле этого стула, прислонённые к нему, стояли маленькие, но настоящие, высокие, из добротной коричневой кожи ботфорты. Да и вся одежда оказалась мальчишеской — нательное бельё, короткие, чуть выше колен, чулки и короткие же панталоны, сорочка, жилет, свободный рыжий камзол и зелёная егерская шапочка с фазаньим пером. Облачившись в обновки, Адония вбежала в залу и, пританцовывая, прошла её вокруг, огибая кровать. Щёки её раскраснелись, глаза азартно блестели. Она подбежала к стене, с силой потянула шнур и, с нетерпением притопывая безупречно сидящим на ноге ботфортом, принялась ждать. Наверное, не прошло и пары минут, а наверх уже вбежал и поклонился вчерашний слуга.
— Зеркало! — сказала ему Адония.
Слуга раскрыл рот, с силой хлопнул себя по лбу и, резко развернувшись, выбежал из залы. На этот раз Адония ждала немного дольше. Но вот послышался топот, сдавленное бормотание и трое слуг внесли большое, размером со стол, зеркало в тяжёлой резной раме.
— Куда прикажете водрузить, госпожа? — спросил кто-то.
— Вот к этой стене, — распорядилась Адония. — И, если ещё найдётся одно зеркало, то принесите его в гардеробную.
— Конечно, найдётся зеркало, как не найтись, — ответили ей. — И принесём, и закрепим. Чего-нибудь ещё не прикажете?
— Я здесь второй день, и многого ещё не знаю. Вы не покажете, как пройти к патеру?
— Проводим до самых дверей, юная госпожа, — с готовностью ответили ей.
И её действительно проводили до самых дверей, и здесь оставили. Адония довольно долго не решалась постучать, — и вдруг дверь открылась, и из неё шагнул высокий молодой человек, тот самый, с которым она ехала в карете.
— Доброе утро, — торопливо произнесла Адония. — Я могу видеть патера?
— Подожди, — ответил, сдвигая брови, Филипп. — А кто ты такой?
В ответ Адония сняла егерскую шапочку и, отведя её так, как это делал Цынногвер, слегка поклонилась.
— Рада вас видеть, — произнесла она, выпрямляясь.
— Да что же это за чудеса! — растянул губы в улыбке вмиг ставший приветливым казначей. — Глядите-ка! Один день — и готов фехтовальщик! Ну идём, любимая подружка Бригитты!
Они вошли в прохладный, с невысоким потолком вестибюль, все стены которого были увешены картами разных стран и рисунками городов. Филипп, сделав Адонии знак подождать, скрылся в следующей двери, и через минуту вышел из неё, — уже в сопровождении самого патера.
Адония повторила поклон и ещё раз произнесла:
— Доброе утро.
— Доброе утро, дочь моя, — поприветствовал её старый монах. Он подошёл и ласково погладил её по голове. — Да, в трёх делах Регент мастер: он прекрасно умеет петь, фехтовать и обращаться с милыми девушками.
— И в последнем ему нет соперников, — негромко добавил Филипп.
Адония не поняла, что такое было в его интонации, но определённо было что-то скрыто-насмешливое по отношению к её вчерашнему кавалеру. И, резким, безмолвным гневом встречая эту насмешку, девочка сжала губы и жёстким взглядом уставилась в лицо нахального казначея.
— О как! — весело воскликнул монах. — О, какой волчонок! Берегись, Филипп. Кажется, эта девочка обид не прощает!
— Да, очевидно. Как очевидно и то, что очень по-взрослому умеет эти обиды распознавать. — Филипп шагнул к Адонии, протянул ей руку и миролюбиво добавил: — Мы с Цынногвером соперники в фехтовании. Он лучше меня, и поэтому любые его успехи я встречаю болезненно. Но я ему искренний друг. Как и тебе. Не сердись, синеглазый волчонок.
