Марко Марчевский - Остров Тамбукту
Лица мужчин были выкрашены черной и белой краской. Под плетеные браслеты на руках и ногах были засунуты зеленые ветки. На шеях женщин и мужчин висели ожерелья из ракушек и зубов разных животных.
Непрерывно подходили все новые и новые туземцы — мужчины и женщины — вероятно, из ближайших сел. Вся площадка заполнилась людьми. Я слез с дерева и быстро удалился, опасаясь, чтобы меня не заметили.
На другой день никто не пришел к источнику. Вечером я лег спать голодный. Только на второе утро чуть свет пришел Лахо с еще одним туземцем. Это был невысокого роста широкоплечий здоровяк. Они принесли мне жареной рыбы и лепешек из плодов хлебного дерева. Их лица были вымазаны черной и белой краской. Лахо нацепил па себя все свои украшения: зеленые веточки и цветы были засунуты под браслеты на руках и ногах, ожерелья из собачьих и свиных зубов, большие серьги из раковин. А через продырявленную перегородку в носу Лахо просунул длинную и тонкую, величиной в карандаш, кость, разукрашенную черточками. Это был самый красивый наряд, в котором только мог щеголять туземец. В этом наряде Лахо выглядел внушительно, даже страшно. Он указывал рукой на село, о чем-то возбужденно говоря, потом начал петь и танцевать. Однообразная мелодия песни, которую пел Лахо, состояла всего из нескольких тонов, а гласные в конце слов он растягивал, и получалось нечто вроде:
Арамха-а-а, оринхо-о-о,
Уда-а-а-а, гом Андо-о-о...
Я не понимал значения первых двух слов — «арамха» и «оринхо», но «уда» и «гом» мне были уже известны, и я удивился, что Лахо вместе со стрелами и копьями вплетает в песню и мое имя.
II
Дни текли однообразные и жаркие. Перочинным ножом капитана я отмечал на гладкой коре одного дерева каждый истекший день небольшой зарубкой: воскресные дни — более длинной, а месяцы — знаком умножения X. Таким образом я знал не только дату, но и день недели. Например, если после длинной черты, означающей воскресенье, следовало три коротких — это означало, что последний день — среда. Черты и знаки показывали, что прошло четыре месяца и девятнадцать дней с тех пор, как я попал на остров. Из них четыре месяца я провел в горах. За это время я выучил порядочно слов туземного языка, но еще не мог вести связного разговора. Например, я запомнил, что луну называют «гена», солнце — «ябом», рыбу — шар», знал названия всех частей человеческого тела, воды, леса и многих других предметов, но как узнать названия таких понятий как вечер, утро, полдень, сегодня, вчера, завтра, боль, радость, скорбь? Это было очень трудно. Мне казалось, что и за десять лет я не научусь языку дикарей настолько, чтобы объясняться с ними. Иногда я манил рукой Лахо и говорил ему: «Иди сюда!» Он подходил ко мне, повторяя: «Иди сюда!» Я его спрашивал: «Как сказать «иди сюда?» Он отвечал: «Иди сюда». Он просто повторял то, что слышал от меня. Однажды он позвал меня, сказав: «Каа ну». Я повторил его слова, и он подошел ко мне. Тогда я понял, что «каа ну» значит «иди сюда».
Все же как бы ни было трудно изучение языка без переводчика, я подвигался вперед, и с каждым днем мы с Лахо все лучше и лучше понимали друг друга.
Однажды, после того, как мы долго разговаривали у источника, Лахо собрался уже уходить. Прежде чем уйти, он широко улыбнулся, взял левой рукой мою левую руку выше локтя и сказал:
— Тауо ала!
— Тауо ала! — повторил я.
Лахо перепрыгнул через речку и, обернувшись ко мне, снова повторил:
— Тауо ала! — и пошел по тропинке в лес.
Я решил воспользоваться его хорошим настроением и зашагал за ним. Это его удивило, но он не возражал и не остановил меня.
Мы поднялись на возвышение, где были разбиты огороды. Подошли к маленькой калитке в частоколе из бамбука. Лахо открыл калитку, вошел в огород и махнул мне рукой:
— Каа ну.
На огороде работало несколько женщин и детей. Увидев меня, они завизжали и бросились врассыпную, но Лахо что-то им крикнул, и они остановились.
— Каа ну! Каа ну! — махнул им рукой вождь.
Женщины и дети вернулись и вновь взялись за свою работу.
Женщины носили вокруг бедер саронги, с которых свисала длинная бахрома, а дети были совсем голые. Но две девочки и мальчик были побольше. Им было лет двенадцать-тринадцать. Мальчик носил саронгу, как взрослые, а саронги девочек были такие же, как и у их матерей только с очень короткой бахромой спереди и сзади. На бедрах у них висели украшения из ракушек, нанизанных на короткие веревочки.
Женщины и дети пололи грядки, выбрасывали сорную траву на край огорода.
Мы с Лахо уселись в тени дынного дерева. На его стволе висели плоды, очень напоминающие наши дыни, только значительно крупнее. Лахо сорвал одну дыню, вынул из сумочки, висевшей у него на груди, заостренную раковину и нарезал ею дыню так же искусно, как ножом.
Плоды дынного дерева по вкусу напоминают наши дыни, но значительно слаще. Само дерево из семейства папайевых ветвей не имеет. Высотой оно около четырех метров. Верхушку составляют несколько больших листьев на длинных стеблях. Цветет желтовато-белым цветом, а листья содержат особенный молочный сок, который смягчает самое жилистое мясо — достаточно мясу мокнуть в воде, содержащей несколько капель этого сока, или быть завернутым в листья дынного дерева.
Я разглядывал и другие плодовые деревья в саду. Вот хлебное дерево, вечнозеленое, с темно-зеленой верхушкой и серо-бурым стволом. Его крупные плоды растут непосредственно на стволе и на самых больших ветвях. Иногда плод весит до двенадцати килограммов. Туземцы не едят плодов сырыми, так как у них неприятный запах, а делают из них тесто и жарят небольшие лепешки[8].
Кроме хлебных и дынных деревьев в саду имелось и несколько кокосовых пальм. Но плодовых деревьев в общем было мало. В огородах туземцы сажают только пропашные культуры: ямс, таро, бататы, но зато вокруг их хижин есть много плодовых деревьев.
Лахо подозвал одного из мальчиков и велел ему влезть на ближайшую кокосовую пальму. Мальчик привязал к ногам над ступнями короткую веревку и быстро влез на верхушку высокого гладкого дерева, обхватывая руками ствол, и при помощи веревки удерживался ногами на нем. Он сорвал нам по ореху. Маленьким каменным топориком Лахо очистил орех от кожуры и обухом расколол его. В это время мальчик принес ореховую скорлупу, которая заменяла тарелку. Лахо вылил сок из ореха в «тарелку», выскреб мясистую внутренность и высыпал ее в сок. Тарелка наполнилась белой, вкусной кашей, которую я съел особой ложкой из раковины. Лахо расколол другой орех и съел всю кашу с большой охотой.
