В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том первый
Графиня дрожала всем телом и еле держалась на ногах.
— Не верьте ему, генерал, — с трудом проговорила она. — Он безумец, и его устами говорит сам Сатана. Я никогда не нарушала супружеской верности. Я женщина набожная, все знают это.
— Да, ты набожная женщина! — насмешливо воскликнул несчастный. — В церкви ты ползаешь на коленях и произносишь покаянные молитвы. А в спальне своей ты предаешься разврату и порокам. Ты послушная марионетка в руках иезуитов, которые сумели воспользоваться твоей слабостью к цыгану Лайошу… И все-таки я готов простить тебе все, — добавил он мягким голосом сквозь слезы, — несмотря на все пережитые мною страдания и ужасы, я готов служить тебе опорой в твоей старости и никогда ни в чем не упрекну тебя. Но только дай восторжествовать правде и освободи своего сына из этой ямы.
— Подпиши бумагу! — безжалостно произнесла графиня.
— Никогда! — воскликнул несчастный узник. — Я требую своих прав! Горе тебе, бессердечная мать, горе твоим сообщникам, если мне только когда-нибудь удастся выйти на свободу и вернуться на свет Божий. Тогда тебя и твоего мерзавца, который выдает себя за графа, постигнет моя месть, которой не было еще равной на свете. Я открою темницу, в которой томятся несчастные, пытаемые тобою люди. Я расскажу всему миру о том, что дом для умалишенных в Чегедине есть дом пыток, ужаснее которого не было даже во время испанской инквизиции.
— Негодяй! — хрипло прошипел генерал. — Ты нам не опасен! Ты издохнешь в своей железной клетке и тщетно ты будешь молить о капле воды, когда настанет твой последний час.
Прежде чем несчастный успел посторониться, генерал набалдашником своего бича нанес ему удар по лбу. Кровь пленника брызнула за решетку, и с глухим криком сын родной своей матери упал на пол мрачной темницы. Генерал захлопнул железную дверь и взял графиню под руку.
— Надо его отравить, — проскрежетал он сквозь зубы, поднимаясь по винтовой лестнице вместе со своей спутницей. — Мертвецы проболтаться не могут, графиня, и потому они никому не страшны.
— Нет, он не должен умереть, — торопливо проговорила графиня. — Он мне нужен для острастки того… другого.
— Понимаю, — проворчал генерал, — граф Сандор Батьяни причиняет вам много хлопот.
— Он неблагодарный! — злобно воскликнула графиня. — Для него я пожертвовала всем и слишком показала ему, что люблю его. Теперь он охотнее всего бы убил меня, чтобы как можно скорее завладеть состоянием рода Батьяни. Но я ему написала, что не дам больше ни гроша. Довольно он меня уже грабил.
На лице графини появилось выражение страха скряги, окруженного богатствами и жалующегося тем не менее, что ему придется умереть с голоду.
В течение получаса в подвале дома для умалишенных, там, где была расположена железная клетка, царила глубокая тишина и непроницаемый мрак. Но вдруг за одной из колонн под лестницей блеснул огонек. Луч света потайного фонаря упал на закрытую дверь.
Из темной ниши вышла какая-то фигура и, наклонившись вперед, направилась к двери. Это был стройный молодой человек во всем черном и со значком врача дома умалишенных. Молодое, серьезное лицо его было окаймлено коротко остриженными темными волосами.
Если бы тут находился доктор Медельский, он с изумлением узнал бы в лице незнакомца с фонарем молодого врача, доктора Лазара, того самого, который лишь за несколько месяцев до этого прибыл сюда из Вены и который казался старому врачу опасным вследствие своих либеральных взглядов.
Доктор Лазар прислушался, чтобы удостовериться, что никто за ним не следит. Потом он быстро подошел к железной двери и дрожащей рукой вставил в замок вычурной формы ключ.
— Слава Богу, — прошептал он, — ключ подходит. Значит, я не напрасно работал все эти ночи. Дверь открывается.
Затем открылась и решетка. Доктор Лазар, освещая путь своим фонарем, спустился вниз по лестнице, мужественно подавляя в себе отвращение, когда снизу, из глубины могилы, поднялся зловонный воздух.
Внизу, вблизи лестницы, во весь рост лежал последний отпрыск рода Батьяни.
— Он мертв! — в страшном испуге воскликнул молодой врач, опускаясь на колени возле несчастного. — Они убили его. Но нет. Он жив! Он только в глубоком обмороке.
Доктор Лазар вынул из кармана маленький флакончик и смочил лоб пленника какой-то жидкостью. Тот открыл глаза.
— Кто здесь? — беззвучно прошептал он. — Это вы, доктор?
— Я друг ваш! Я хочу спасти вас! — шепнул доктор Лазар. — Бедный мой! Что они сделали с тобой! — Молодой врач прослезился.
Пленник с трудом приподнялся. Глаза его широко раскрылись, и на лице его появилось выражение мучительного сомнения и вместе с тем неописуемой радости.
— Неужели я на самом деле сошел с ума? — произнес он, сжимая голову обеими руками. — Нет, это не сон. Это твой голос, это твое милое личико. Илька! Моя дорогая Илька — ты здесь!
— Да, я здесь, твоя Илька! — воскликнула переодетая девушка и обняла несчастного пленника. — Я пришла для того, чтобы спасти тебя. Пока ты в течение трех лет томился здесь, я переоделась студентом, окончила с отличием медицинский факультет в Вене, получила докторский диплом, заслужила благоволение императрицы и добилась назначения в дом умалишенных в Чегедине. Потерпи еще несколько дней, дорогой мой, а потом ты выйдешь на свободу и…
— И страшная месть постигнет виновных! — злобно докончил пленник.
— Не говори теперь о мести, — сказала Илька. — Любовь нам показала путь к свободе. Будем же благодарить Бога и помолимся ему.
Тесно обнявшись и прижавшись друг к другу, они вознесли Богу горячую молитву.
Глава 10
КЛАД ПРЕЛАТОВ
— Лора фон Берген, в последний раз спрашиваю тебя, готова ли ты отказаться от мирской суеты, готова ли сделаться Христовой невестой и провести всю свою жизнь в покаянии, вдали от искушений плоти, в стенах этого монастыря? — резким голосом спрашивала сестра Варвара, настоятельница монастыря Серого ордена.
Худая, высокого роста женщина, вся в черном одеянии, с неприятными, холодными глазами, сверкавшими зеленоватым огоньком, стояла на нижней ступени алтаря монастырской церкви, а у ног ее лежала Лора фон Берген, в длинной серой власянице, залитой волнами ее распущенных золотых волос.
В церкви, за скамьями, стояли монахини, тускло освещаемые слабым светом немногочисленных свечей. За спиной Лоры, вблизи самого алтаря, также стояли две монахини; одна держала в руке ножницы, другая — сосуд с пеплом и черный деревянный крест.
— Отвечай! — воскликнула настоятельница. — Согласна ли ты вступить в нашу общину и отказаться от мира, именуясь сестрой Леонорой?
