Том Шервуд - АДОНИЯ
— Всенепременно исполню, падре…
— Только это секретное пожелание, — воодушевлённо проговорила Адония. — Можно, мы выйдем, и я скажу его по секрету?
— Ну конечно же, можно. Только не проси, чтобы Бригитта отпустила всех девочек по домам.
Когда воспитанница и метресса вышли, Филипп спросил у монаха:
— Мне бы хотелось узнать, патер, какую тайну вы знаете о метрессе? Может, с моей стороны, это праздное любопытство, но, наверное, будет полезно узнать, какая тень прошлого может напугать человека до полусмерти.
— Не знаю я никакой тайны. Всё, что о ней известно из клирикальных сплетен, это то, что она, юная донна, в явной спешке бежала из своего имения в пригороде Мадрида. Бросив на произвол судьбы солидное состояние. И никогда в жизни в Испанию не возвращалась. Вот и всё. Если у человека в памяти есть страшная тайна, то достаточно встать перед ним, уставить в грудь его палец и грозно произнести: «Ты думаешь, всё забыто?» Остальное ты видел.
В кабинет вернулись воспитанница и её бывший враг. Лицо Адонии сияло. Метресса же была близка к обмороку. Нет, Адония не просила её отменить наказания розгами — она просто не знала, что существует жизнь без розог. Не потребовала она и заколотить чулан — он не показался ей чем-то ужасным. То, о чём она попросила, и что метресса клятвенно обещала исполнить, Адония доверила лишь Фионе. На ушко, шёпотом, при прощании. Когда монахи и бывшая воспитанница покинули пансион, Фиона поделилась тайной с владелицами сокровищ. И в тот же час новость облетела всю взволнованную серую стаю. Все, от самой маленькой до самой старшей, изнывая от нетерпения, ждали воскресного утра.
И вот оно наступило. Когда воспитанницы пришли к завтраку, они издали единый громкий вздох. На столах, возле каждого прибора, в отдельных тарелочках покоились большие пластины сладкой яблочной пастилы.
— Всё правда! Всё правда! — шептали вокруг Фионы. — Адония не обманула! Она приказала метрессе, и та послушалась!
Но Фиона не радовалась.
— Мы ведь только встретились, — горестно прошептала она, и из глаз её выкатились две прозрачные крупные слёзки. — Никогда у меня больше не будет такой подруги! Никогда… Никогда…
Глава 4
В карете, на широком, обтянутым чёрной кожей диване, сидели, покачиваясь, казначей и монах. Адония, свернувшись калачиком, в своём сером приютском платьице, спала на противоположном диване.
— Эта девочка уже начала приносить удачу, — негромко сказал патер Люпус, отправляя довольный взгляд на одну из лежащих между ним и Филиппом бумаг. (За некоторых воспитанниц, как оказалось, опекуны делали крупные взносы, и Бригитта скопила внушительную сумму.)
Оба улыбнулись. Оба знали, что на запятках кареты, прикрученный среди прочего груза, они увозят небольшой, но тяжёлый сундук метрессы. Кроме изъятого, Бригитта и на будущее была обложена твёрдым налогом.
С каждым годом золота в монастыре прибывало.
«Девять звёзд»
Карета, обогнув громадную круглую башню, остановилась. Из неё неторопливо вышли утомлённые неблизкой дорогой настоятель монастыря и его спутник. Как и пять лет назад, нащупав ногой в стоптанном приютском башмаке ступеньку, спрыгнула взволнованная Адония.
Вот он, большой мир, о котором она так мечтала! Сколько взрослых людей! Клумбы с цветами! Лошади! Забавная пёстрая кошка сидит и, нализывая лапу, моет мордочку! Ба, мальчишки! Двое! Интересно, во что они умеют играть?
Она была до смешного похожа на маленького птенца — со своими изумлённо распахнутыми глазами, с коротко обрезанными рыжими прядями, хрупкая, лёгкая, в серой приютской хламиде.
Приезд патера не обставлялся никаким ритуалом. Тот, кто шёл по двору, ведомый своими делами, приостанавливался, кланялся — и всё. Если патер не приглашает ни к приветствию, ни к разговору — то нечего и соваться.
Вдруг один из обитателей монастыря, весьма молодой, смело прошёл к карете, снял роскошную шляпу, отвел руку со шляпой в сторону и, поклонившись, принял и поцеловал патеру руку.
— Давно ли вернулся, Цынногвер? — поинтересовался старый монах.
— За день до вас, патер, — ответил поклонившийся на редкость приятным и чистым голосом.
— Наверно, с хорошей добычей?
— Иначе какой смысл приезжать!
— Хорошо. Отдохну — и приду полюбоваться. Ты всегда привозишь что-нибудь необычное. Вот, рекомендую: Адония. Моя воспитанница. Приехала начать обучение.
Цынногвер с серьёзным лицом повернулся к Адонии и, уже виденным ею жестом отведя в сторону шляпу, сделал поклон. Подхваченная сладкой волной восторга, Адония немедленно ответила на приветствие, опустившись в грациозный изысканный реверанс.
— Не угодно ли будет вам, патер, поручить юную даму моим заботам, хотя бы на сегодняшний день?
— Разумеется, поручаю. И, думаю, никто лучше тебя не познакомит нашу маленькую подругу с прекрасным доменом, именуемым «Девять звёзд».
Цынногвер надел шляпу и, подойдя, предложил Адонии руку, но её не обучали этикету отношений между дамами и кавалерами, поэтому она просто взяла его руку, вложив ладонь в ладонь, как Фиону в далёком уже пансионе. Её кавалер лучисто улыбнулся и, свободной рукой сделав округлый приглашающий жест, повёл покрасневшую от удовольствия птичку в глубину построек.
Они обходили здание за зданием, залу за залой. Сменяли друг друга просторные холлы, отделанные золотом и бархатом кабинеты, конюшни, смотровые башни, винные погреба, оружейные цейхгаузы, библиотеки, загоны с ягнятами, курятники с курами, фехтовальные площадки, укромные альковы, длинные коридоры с полами, набранными из дорогого паркетного бука, кузница, гончарная мастерская, маслоделательная машина, гардеробы, гардеробы, ещё гардеробы, столярный цех, пахнущий клеем и лаком…
Они подружились как-то вмиг, искренне и глубоко. В одном из цейхгаузов в углу высокой стопой были сложены огромные войлочные маты.
— Что это? — спросила Адония, наваливаясь на мягко пружинящий столб.
— Войлок. Из него делают попоны для лошадей, кладут зимой на пол, чтобы ноги не мёрзли, выстилают пол и стены в пороховых погребах, чтобы подкова на башмаке случайно не выбила искры о камень…
— А можно попрыгать? — понизив голос, заговорщицки спросила Адония.
— На войлоке?
— Ну да!
— Конечно можно!
— Только и ты давай, ладно?
Они влезли на колыхнувшуюся под ними стопу и почти четверть часа, кувыркаясь, взвизгивая, хохоча, прыгали на терпко пахнущем войлоке.
