Анри Кулонж - Шесть серых гусей
Ларри понял, что эту фразу ему придется слышать достаточно часто.
— Да, вот еще что, — продолжил Сальваро уже вполне профессиональным и точным слогом. — Добывайте средства как хотите, но знайте — я буду разговаривать только с вами, и информацию передавать буду только вам, и платить мне будете только вы. Я требую полного доверия, пусть вас не удивляет это слово: таковы правила у адвокатов.
Слово «доверие» вызвало у Ларри улыбку, но он заметил, что к Сальваро вновь вернулась его спесь, и он решил ее немедленно с него сбить.
— Бывших адвокатов, если речь идет о вас, — сухо уточнил он. — Судя по тому, что я о вас читал.
Амброджио не ответил, но рот его скривился еще больше. Ларри посчитал, что стоит попробовать продолжить разговор в более дружеском тоне.
— Ладно, оставим это. У меня есть некоторое количество продовольственных талонов, которыми я могу распоряжаться по своему усмотрению; может быть, мы могли бы скрепить наш договор походом в ресторан, — предложил он.
Амброджио ошеломленно смотрел на офицера.
— Как это — в ресторан?
— Неужели все закрыто? А мне казалось, что некоторое количество продовольствия все же дошло по назначению…
— Вы что, с луны свалились? Говорят, что даже Эйзенхауэр и Кларк вынуждены довольствоваться пайком. Время от времени на черный рынок попадает какое-то мясо, но никогда не знаешь, какого оно животного, и нет никакой возможности это выяснить. — Он вздохнул. — Да, ситуация постепенно меняется, это правда, и я мог бы попробовать узнать, нет ли где местечка, где можно на время забыть о дефиците… — продолжил он уже более весело, словно вспомнив о чем-то. — Как только я выйду на след картин, пришлю вам весточку в палаццо Сатриано.
Они кивнули друг другу, словно уже заключили договор, и Ларри направился к выходу.
— Да, совсем забыл, — проговорил он, стоя спиной к хозяину, — не могли бы вы отвести меня к этому Этторе Креспи, о котором говорили вчера?
Адвокат внезапно насторожился.
— Не могу! Я же говорил вам, что должен ему слишком много денег! А зачем вам с ним встречаться? У этого человека множество недостатков, но во время войны он вел себя абсолютно безупречно. Со дня смерти жены живет отшельником и ни с кем не встречается…
— Совсем ни с кем?
Сальваро посмотрел на Ларри.
— Насколько мне это известно. Он только несколько недель назад начал выходить из дому.
— Хорошо, я, кажется, начинаю понимать… И вот еще что… Вчера вы дали мне понять, что он в отличие от вас сохранил в квартире хорошую мебель?
— Да, внизу не то что здесь! — вздохнул адвокат. — Если он согласится вас принять, вы увидите квартиру — если, конечно, дом не рухнет раньше, — которая не менялась вот уже два века…
— Именно это меня и интересует, — прошептал Ларри. Он задумался и подошел к окну. Сквозь ветви деревьев виднелось море, поблескивавшее, словно узкая серебристо-пестрая лента. Шелли не мог видеть длинного полуразрушенного фасада аквариума, но взгляд поэта, должно быть, подолгу останавливался на воде залива, раскинувшегося за грядой сосен, на мощной крепости Кастель-дель-Ово и на едва различимых в тумане очертаниях острова Капри. Ларри обернулся.
— Вы сказали, Шелли жил в этом доме.
— Это исторический анекдот, — сказал Амброджио удивленно. — Я не мог предположить…
— Что это может меня интересовать? Так вот, вы ошибались. Представьте себе, меня считают — и многие университетские профессора могут это подтвердить — специалистом по творчеству этого писателя.
Амброджио, казалось, растерялся.
— Поэзия, — прошептал он. — Когда-то я знал наизусть «Бесконечность» Леопарди40, но забыл. Если бы не война, я, наверное, читал бы немного больше, но я никогда не брал в руки этого Шелли! — продолжил он, обращаясь к Ларри. — Он жил на втором или на третьем?
— Скорее всего снимал весь особняк.
— Значит, если бы он вздумал сюда вернуться, то узнал бы второй этаж, но не третий!
— Именно поэтому мне так хочется нанести визит дону Этторе Креспи. Вы не знаете, не сохранилось ли у него каких-либо документов, относящихся к тому периоду?
Адвокат тайком разглядывал своего гостя.
— Литература — не его жанр… Он больше интересуется математикой. Единственную историю, касающуюся вашего поэта, которую я помню, он мне рассказывал очень давно, и я думаю, что тогда-то впервые и услышал его имя. Если мне не изменяет память, Шелли якобы влюбился в юную итальянку, которая жила в монастыре, потому что отец не мог дать ей приданого… На двадцатилетних такие истории производят сильное впечатление… Я тогда еще не знал, что мне тоже не будет хватать денег, что эта история с приданым будет преследовать меня, что…
— Я знаю эту историю, — прервал его Ларри. — Девушку звали Эмилия Вивиани.
— Так чем все закончилось?
Ларри понял, что совсем не хочет говорить с Сальваро о Шелли.
— Он очень тосковал, — только и сказал он. — Ну ладно, мне пора.
Они вновь пересекли пустынные комнаты и темную прихожую. Открывая дверь на лестницу, Сальваро приблизился к Ларри.
— После четырех лет войны, из которых один — голодный, я больше не могу принимать всерьез страдания богатеньких поэтов. Может быть, когда-то меня и могли разжалобить несчастья богатеев, но не теперь! Все эти англичане путешествовали по Европе с кучей денег в кармане, в дорожных каретах, со множеством слуг и горничных. Дайте мне одну сотую часть их состояния или даже годового дохода тогда я готов анализировать их душевное состояние! Теперь же я не могу себе позволить даже роскошь быть несчастным, хотя и доведен до крайности.
Ларри не ответил.
— Я вспомнил сейчас еще одну историю, о которой мне рассказывал дед, — вдруг произнес Амброджио. — Известно ли вам что-нибудь о загадочном происшествии с мертворожденным младенцем, которое было здесь, в этом доме?
— Что это вы такое говорите! — неожиданно возмутился Ларри.
— Может, это легенда, но так говорили все в округе. Вы же упоминали о том, что он чувствовал себя несчастным…
— Так вот, это неправда, — сухо ответил Ларри. — Во время его пребывания в Неаполе действительно родился младенец, но он не умер… Не сразу, во всяком случае.
— Да, не сразу, — многозначительно повторил Амброджио, пытаясь намекнуть, что в этих стенах произошло нечто страшное.
Мрачный ли тон адвоката был тому виной или грустный свинцовый отблеск уличных огней в зеркале, но Ларри почувствовал себя неуютно. Внезапно он вздрогнул. В овальном зеркале появилось отражение — немного мутное, словно сквозь дымку, — высокой и тоненькой девушки-подростка. Холодный свет подчеркивал ее выступающие скулы, и ему показалось, что она пристально и горестно смотрит на него. На минуту он вообразил, что, подобно Шелли, видит юную красавицу Эмилию, запертую в монастыре. Уже взявшись за ручку двери, он повернулся к Амброджио.