Ева Гончар - Рассвет над океаном
— Ты простишь меня?
— Прощу что? Спектакль, который ты устроила?
Тяжело поднимается, подходит ко мне и смотрит на меня сверху вниз.
— И то, что я втянула тебя… в кровосмесительную связь.
Вместо улыбки у него получается болезненная гримаса.
— Ещё неизвестно, кто кого втянул, сестрёнка. Это были лучшие дни в моей жизни.
Аккуратно застёгивает три верхних пуговицы моей блузки, расстегнувшихся в нашей короткой схватке.
— Разве то, что ты хотела меня защитить, нуждается в прощении? Я всё понял, Мия. Ты собиралась избавиться от меня и заживо похоронить себя в Центре. Я никогда бы не узнал, что мой отец — мистер Рейнс и что я влюбился в собственную сестру. И тебе не пришло в голову, что знать всё это — и вполовину не так скверно, как думать, что ты меня предала!
Кончиками пальцев касается моей щеки.
— Я не позволю тебе остаться в Центре. Его прощальный подарок мы понесём вместе.
Ещё одно слово, и я зареву!
Джарод больше ничего не говорит, но садится рядом и обнимает меня. Я утыкаюсь лбом в его плечо, вдыхаю запах, успевший стать родным… И слёзы прорывают оборону. Оказывается, их было много. Он гладит меня по спине и терпеливо ждёт, пока я успокоюсь. Мягко отстраняется.
— У тебя тушь потекла. Умоешься?
На полке под зеркалом в ванной — две зубных щётки в стакане, флаконы и баночки с женской косметикой. Расчёски и щётки для волос. Два полотенца. Два банных халата на вешалке. И я снова начинаю плакать.
Вернувшись наверх, вижу на столе раскрытый докторский саквояж. Джарод копается в нём с сосредоточенным видом.
— Мия, сядь поближе к свету и подними рукав.
— Что ты собираешься делать?
— Взять твою кровь для анализа.
У меня перехватывает дыхание.
— Джарод… Ты что? Ты думаешь, это может быть ошибкой?
Он поднимает на меня глаза. Они кажутся совсем чёрными.
— Честно? Вряд ли. То, что Лайл — твой брат… почти бесспорно. Почти, потому что Центр — чудовищное нагромождение лжи. Любая информация, из него исходящая, должна быть проверена. Помнишь, я уже говорил, что доверяю теперь только самому себе.
Помню, говорил. Делаю, как велено. Он устраивается напротив, берёт мою руку и держит её, поглаживая. Единственная теперь доступная нам ласка — стараюсь её растянуть.
— Четыре года назад ты сказал, что мой брат — не ты. Почему ты тогда так решил?
— Я узнал группу крови твоей матери, у неё была первая. А у меня — четвёртая. Я не мог быть сыном Кэтрин Паркер. Повода думать, что у нас с тобой общий только отец, у меня тогда не было.
— Ясно.
Жгут, иголка, пластиковая пробирка с яркой крышкой.
— Поработай кулаком, Мия.
Тонким ручейком надежды в пробирку набирается кровь.
— Ну вот и всё, — говорит Джарод со вздохом, заклеивая ранку. — Сейчас я поеду в Чикагский университет, где делал экспертизу для Чарльза, Эмили и Итена. Надеюсь, меня там ещё помнят. Если всё сложится удачно, результаты будут сегодня вечером, и завтра мы убежим.
Убирает пробирку в карман куртки.
— А ты отправишься домой и ляжешь спать. И, пожалуйста, больше не пей! Можешь сегодня не ездить в Центр?
— Нет, — качаю я головой. — Сидни не станет прикрывать меня два дня подряд.
— Тогда будь тише воды ниже травы.
— Дай мне знать… о результатах.
— Мия, ты придёшь сюда завтра утром и всё узнаешь.
— Слишком долго ждать. Я хочу узнать раньше! Клянусь, я приду завтра, какими бы они ни были!
— Хорошо, — произносит он после секундного колебания. — Попрошу Сидни передать тебе привет. И сказать, что чудеса бывают, если окажется, что мы не родственники. Где твоя накидка? Нам пора.
Перед тем, как покинуть яхту, он снова обнимает меня и заглядывает в лицо.
— Никого дороже, чем ты, у меня нет. Если мы не сможем остаться вместе, мы научимся быть счастливыми, как брат и сестра. У нас всё будет хорошо, Мия. Вопреки Центру, вопреки судьбе. Обещаю!
25. Джарод. 12 апреля, пятница, утро
— Доктор Гаусс, вы в своём амплуа! — смеётся Моника Сундквист, круглые очки подпрыгивают на её круглом лице. — Пропадать неизвестно где полтора года и вернуться с заявлением, что у вас в кармане лежит образец, который срочно нужно проанализировать!
— Простите, доктор Сундквист. Если это неудобно…
Каждое слово даётся мне с трудом, но я стараюсь быть милым.
— Что вы, какое неудобство! После того, что вы сделали для нашей группы! Да хоть каждый день анализируйте у нас свои образцы!
Полтора года назад я распутал здесь сложную историю с фальсификацией данных, угрожавшую научной карьере Моники и существованию всей её лаборатории. Хорошо, что меня не забыли.
— Пойдёмте, я сделаю кофе. Ребята скоро соберутся, они будут страшно рады вас видеть!
— Если позволите, Моника, я бы хотел немедленно приступить к работе. У меня очень мало времени.
— О, разумеется! Я покажу вам место, где никто не будет вас тревожить.
Моложавая шведка идёт впереди меня по коридору, оживлённо рассказывая мне о переменах в лаборатории, случившихся за это время. В другой день я бы с удовольствием её слушал, но сегодня слова не долетают до моего сознания. У неё коренастая подтянутая фигура и жёлтые волосы, неизменно коротко подстриженные. Она сердечная и умная женщина. Полтора года назад она со мной флиртовала, мне нравилось её деликатное кокетство, и она сама мне нравилась. Теперь это кажется невероятным. В моей вселенной теперь безраздельно царит Мия.
Что мы будем делать, если это правда? Как мы будем выпутываться?..
— В этой комнате сегодня никого не будет, кроме вас, — Моника распахивает передо мной дверь. — Между прочим, мы сохранили ваши коробки — морозильная камера в конце коридора, вторая полка снизу — и ваш лабораторный журнал — архив, верхний ящик справа. Возможно, всё это вам пригодится.
— Ещё как пригодится! — отвечаю я с чувством. — Большое спасибо, доктор Сундквист.
— Не стоит благодарности, доктор Гаусс. Работайте. Если хотите, я зайду за вами, когда соберусь обедать.
— Буду рад!
Она уходит, становится тихо. Зря я отказался от кофе! Позади кошмарная ночь и перелёт из Солсбери в Чикаго. Мне повезло, я вылетел сразу же, как добрался до ближайшего к Бетани Бич аэропорта, и в начале одиннадцатого по местному времени уже входил в кабинет к Монике. Голова трещит от усталости, воздух в прохладном помещении будто колеблется, как в жару над раскалённым асфальтом. Скверно, предстоящая работа требует сосредоточенности, в таком состоянии я наделаю недопустимых ошибок. Давай-ка, соберись, разве мало ты знаешь о скрытых резервах человеческого организма?
