Андре Лори - Искатели золота
Приняв спокойный вид, Жерар все-таки объявил, что они согласны, пожалуй, остаться в деревне, но только с тем условием, чтобы им отвели отдельное жилище; у чернокожих хижины переполнены всякого рода животными, чего европейцы не переносят; там можно встретить и поросят, и кур, и разных насекомых, которых в порядочном обществе не принято даже называть.
Абруко, негр лет пятидесяти, с самыми хитрыми глазами, спросил Жерара, что он даст ему за это.
— Я тебе подарю это «тик-так», — ответил Жерар, заметивший, что его часы возбуждали благоговейный трепет Мреко, — но берегись — если ты мне взамен не сделаешь того, что я прошу, «тик-так» умрет, и ты ничем не воскресишь его. Если же ты построишь нам дом, то мы останемся жить с вами; Ниениези и Куези согласятся показать вашим девушкам работы цивилизованных женщин; но, может быть, ты хочешь отпустить нас, ведь мы тебе не нужны?
— Уэ! — протянул Абруко по-своему. — Отпустить вас!.. И не подумаю. Разве ты не знаешь, что это дар с неба, что мой сын Мреко, отправившийся путешествовать в первый раз, захватил в плен таких людей, как вы? Нет, нет, моеры не легко выпускают из рук свое добро! Я с удовольствием согласен дать вам отдельное жилище, но с тем, чтобы ты дал мне слово, что вы не убежите от нас, иначе вас не выпустят из виду и вы никуда не выйдете из моего дома!
Жерару такое предложение было очень неприятно: он не в состоянии был нарушить свое слово, данное хотя бы африканскому дикарю. Но иначе он тоже поступить не мог, а потому пришлось согласиться. Жерар утешал себя тем, что впоследствии он постарается уговорить Абруко отпустить их на свободу. А теперь, раз им суждено было сделаться пленниками, надо было радоваться, что они попали к дикарям сравнительно мягкого нрава, которые не сделали им ничего дурного.
Итак, Жерар торжественно вложил в руки Абруко «тик-так». Дикарь не скрывал своего восторга и немедленно отдал приказание своим рабам выстроить большое помещение для его друзей, которые сами выбрали себе место за деревней, чтобы избежать неприятной близости с дикарями. Им пришлось с удовольствием признать за этими людьми честность, так как, лишь только Жерар дал Абруко свое слово, их тотчас же освободили и перестали сторожить. Рабочие-негры живо смастерили им хижину с соломенной крышей, устроили ее очень удобно, разделили на две комнаты перегородкой из плетеного тростника; здесь белые могли, по крайней мере, спокойно спать и ждать счастливой случайности, чтобы выйти из этого неприятного положения.
После свидания с начальником, пленники поспешно вышли из его хижины; они чуть не задохнулись в ее спертом воздухе. Деревенские жители тотчас же обступили их со всех сторон; не оставалось ни одного человека, даже самого старого, который не прибежал бы со всех ног и не глазел бы с разинутым ртом на этих людей, которые интересовали дикарей столько же, как нас — обитатели Луны.
Многие из них падали навзничь, крича во все горло. Испуганные негритята прятались за своими черными матерями, убежденные, что белые непременно съедят их; женщины падали к их ногам, моля о пощаде; другие пронзительно вскрикивали; трудно себе представить, какое это было волнение. Колетта, от души смеявшаяся над их испугом, схватила одного из черных мальчуганов двух-трех лет, совсем голого, только с амулетом на шее, с гладкой как атлас кожей, выстриженной головенкой, на которой торчали смешные хохолки; найдя его забавным, она не побрезговала поцеловать ребенка своими розовыми губками в его кругленькую щечку. Негритенок сразу перестал плакать и вдруг ласково улыбнулся ей; хотя крупные слезы еще катились по его личику, он забормотал: «Кабоо, кабоо!» — выражение, означавшее восторг. Как только Колетта поставила его на землю, ее окружили местные женщины, которые, ободрившись ее добротой к ребенку, сразу перестали бояться ее и смотрели на нее с жадным любопытством. Молодые шептались, хохотали, подталкивали локтями друг друга, что проделывают зачастую и их белые сестры в наших деревнях. Все они были маленького роста и красивее мужчин, а между тем, подобно всем африканским народам, с целью украсить себя, они повыдергали себе четыре передних зуба, что уменьшало прелесть их улыбки.
Некоторые из этих бедных девушек, задрапированные в рокко (ткань из древесной коры), со своими вьющимися волосами и венками на голове, отличались даже своего рода грацией. Колетта ласково улыбалась им и, сказав несколько слов на их наречии, позволила подойти к себе, но тотчас же раскаялась в этом: одна из черных красавиц схватила ее шелковистую косу, которая была ниже талии, другие тоже захотели потрогать ее, и заспорив, кому скорее погладить эти чудные волосы, затолкали Колетту; но тут подоспел Мреко, напал на нахалок и в один миг разогнал их. Колетта, изнемогая от жары, сняла свою жакетку; такое простое движение очень насмешило негритянок, которые ничуть не обиделись на расправу с ними Мреко и уже опять начинали приближаться, но объявление, что обед готов, заставило их наконец разойтись.
Как только Абруко узнал о прибытии своего сына в сопровождении знатных иностранцев, он приказал устроить большой пир. В подземную печь опустили двух козлят, начиненных полдюжиной кур, массой попугаев и маленькими обезьянками, что было любимыми кушаньями негров. Пока жарились козлята, приготовили груды бананов, картофеля, пирогов из маниока, риса с шафраном и множество тыквенных бутылок, наполненных «мвенге», — спиртным ликером, шипящим, как шампанское. Этот ликер чернокожие изготовляют из сгущенного сока бананов.
Колетта с удивлением заметила, что малые дети схватывали по пути бутылку и с жадностью пили это мвенге. Позже она узнала, что Абруко гордился тем, что ни разу в своей жизни не проглотил ни одной капли свежей воды. Он считал воду неаристократическим напитком, годным лишь для обыкновенных людей.
Наконец, под однообразные звуки тамтама, Абруко торжественно вышел из своего жилища и пригласил иностранцев занять места около себя.
Угощение отличалось большим великолепием. Женщины, девушки и дети ухаживали за мужчинами, которые ели сначала сами, а им бросали лишь остатки.
Абруко хватал кушанья первый полными горстями и, не стесняясь, ел руками. Когда он догрызал кость, то отбрасывал ее назад; а толпа ребятишек тотчас же начинала драться за добычу, как щенята. Время от времени, облизывая себе губы и кряхтя от удовольствия, Абруко выбирал один из лучших кусков и клал его перед гостями на большой фиговый лист, служивший вместо тарелки. Несмотря на все желание не обидеть хозяина, Колетта чувствовала себя в очень затруднительном положении каждый раз, как ей преподносились такие куски; к счастью, ее выручал Мреко, находившийся недалеко от нее и ног под собой не чувствовавший от радости, что присутствует на таком королевском празднике, устроенным его отцом. Колетта передавала ему эти кушанья, которые тот тотчас же и съедал. Здесь, на банкете, Колетта и Мартина с удовольствием заметили, что несколько дней, проведенных на свежем воздухе, очень благотворно подействовали на Лину; не говоря уже о том, что девочка ела с большим аппетитом, тогда как на «Дюрансе» она с отвращением отворачивалась от пищи, она очень посвежела и даже успела вырасти; ее бледные щеки загорели и порозовели, а плечи ее не казались такими угловатыми; даже ее характер сделался спокойнее; за все время этого трудного перехода она ни разу не хныкала и не отказывалась от услуг своих спутников; вероятно, несчастье раскрыло это замкнутое сердечко, и она перенесла на своих спутников всю свою любовь, которую не могла больше выказывать отцу.
