Александр Дюма - Предводитель волков
Но все же подлый волос дразнил, неотвязно преследовал его, мелькал у него перед глазами, рассыпая тысячи искр, словно пробегающее по головешкам пламя.
Наконец, потеряв терпение и топнув ногой, Тибо закричал:
— Тысяча чертей! Я не так далеко ушел от дома и хочу справиться с этим проклятым волосом!
Он бегом вернулся к своей хижине, схватил осколок зеркала и, глядясь в него, отыскал красный волос, затем, приставив долото как можно ближе к корню волоса, опустил голову на верстак и, не отнимая инструмента, сильно ударил по рукоятке.
Долото глубоко вошло в дерево верстака, но волос остался невредим.
Тибо повторил операцию, но на этот раз взял деревянный молоток и, подняв руку над головой, с силой обрушил его на долото.
Безуспешно.
Но он заметил на лезвии своего инструмента маленькую зазубрину — как раз в толщину волоса.
Тибо вздохнул: он понял, что расплатился за исполнение своего первого желания. Волос теперь принадлежал черному волку, и Тибо отказался от дальнейших попыток вырвать его.
VII
МЕЛЬНИЧНЫЙ ПОДРУЧНЫЙ
Видя, что отстричь или вырвать проклятый волос невозможно, Тибо решил получше спрятать его под другими волосами.
Может быть, не у всех такие глаза, как у Аньелетты.
Впрочем, у Тибо, как мы уже говорили, была очень густая черная шевелюра, и, если бы он сделал пробор сбоку и уложил прядь, можно было надеяться, что все останется незамеченным.
Он позавидовал молодым дворянам, которых видел при дворе г-жи де Монтессон: они посыпали свои волосы пудрой, под которой можно скрыть любой цвет.
К несчастью, он не имел права пудрить волосы: действовавшие в то время законы против роскоши запрещали это.
Ловко спрятав в своей шевелюре красный волос, Тибо вновь решил отправиться к прекрасной мельничихе.
Но на этот раз, опасаясь встретить Аньелетту, он поостерегся идти той же дорогой и свернул не влево, а вправо.
Таким образом, он оказался на дороге, ведущей в Ферте-Милон, а затем пошел через поле тропинкой, которая вела прямо в Пислё; а оттуда, спустившись в долину, можно было попасть в Койоль.
Не прошло и пяти минут, как он увидел высокого парня и узнал в нем своего кузена по имени Ландри, служившего старшим подручным у г-жи Поле. Ландри вел двух нагруженных зерном ослов.
Тибо не был знаком с вдовой Поле и надеялся, что Ландри его представит.
Встреча была для него удачей.
Тибо ускорил шаг и догнал Ландри. Услышав за спиной шаги, Ландри обернулся и узнал его.
Башмачник привык видеть приятеля в хорошем настроении и удивился унылому выражению его лица.
Ландри остановился, поджидая Тибо, а ослы пошли дальше.
Тибо заговорил первым:
— Ну, кузен Ландри, что все это означает? Я бросаю все дела, чтобы повидаться с родственником и другом, с которым не встречался больше шести недель, и вдруг такой прием!
— Ах, милый Тибо, что поделаешь! — ответил Ландри. — Я не могу изменить выражение своего лица, но, поверь, в глубине души очень рад тебе.
— В глубине ты, может, и рад, но по твоему лицу этого не скажешь.
— Как понять это?
— Ты говоришь, что рад мне, с таким похоронным видом! Прежде ты был веселым, живым, дорогой Ландри, и напевал в такт стуку своей мельницы; сегодня ты мрачнее кладбищенских крестов. Что, вода не крутит жернова?
— Да нет, Тибо, воды полно; напротив, вода прибывает, и шлюз не простаивает, но, видишь ли, жернов вместо пшеницы дробит мое сердце, и жернов этот вертится так быстро, что растер мое сердце в порошок.
— Что же, тебе так плохо на мельнице у этой Поле?
— Ох, если бы Господь дал мне упасть под мельничное колесо в день, когда я впервые пришел туда!
— Даже так! Ты пугаешь меня, Ландри… Поделись со мною своей бедой, парень.
Ландри тяжело вздохнул.
— Мы с тобой сыновья брата и сестры, — продолжал Тибо. — Что за черт! Если я слишком беден, чтобы одолжить тебе несколько экю, когда у тебя денежные затруднения, то, по крайней мере, могу дать добрый совет в сердечных делах.
— Спасибо, Тибо, но моей беде ни совет, ни деньги не помогут.
— Все же расскажи, что с тобой: когда поделишься горем, становится легче.
— Нет, не уговаривай, все равно ничего не скажу.
Тибо засмеялся.
— Тебе смешно? — удивленно и вместе с тем сердито спросил Ландри. — Тебя забавляет мое горе?
— Я смеюсь не над твоей бедой, Ландри, а над тем, что ты надеешься скрыть от меня причину твоего огорчения, хотя нет ничего проще, чем угадать ее.
— Так угадай.
— Черт возьми, ты влюблен! Это не так уж сложно понять.
— Я влюблен? — воскликнул Ландри. — Кто тебе это наврал?
— Никто не наврал, и это правда.
Ландри вздохнул еще безнадежнее, чем в первый раз.
— Да, это так и есть! — сказал он. — Я влюблен, это правда.
— Ну, наконец-то признался! И в кого же ты влюблен, Ландри? — спросил Тибо, с забившимся сердцем, потому что он увидел в кузене возможного соперника.
— В кого я влюблен?
— Да, я тебя именно об этом спросил.
— Ну, что до этого, кузен Тибо, — ты можешь вырвать сердце у меня из груди, но не заставишь назвать ее имя.
— Ты уже назвал.
— Как! Я сказал тебе это? — закричал Ландри, остолбенело уставившись на башмачника.
— Конечно.
— Да как же это?
— Разве ты не говорил, что лучше бы тебе было упасть под мельничное колесо в день, когда ты нанялся старшим подручным к вдове Поле? Ты несчастлив на мельнице и влюблен; стало быть, ты влюблен в мельничиху, и эта любовь — причина твоих бед.
— Замолчи же, Тибо! Что, если она нас услышит?..
— Хорошо; но как она может услышать нас? Где она может спрятаться — разве что превратиться в невидимку, сделается бабочкой или цветком?
— Все равно, Тибо, молчи!
— Она так сурова, эта мельничиха? Твое отчаяние не вызывает у нее жалости, бедный малый? — продолжал Тибо.
Эти, казалось бы, полные сострадания слова на самом деле скрывали под собой удовлетворение и насмешку.
— Еще как сурова! — ответил Ландри. — Вначале мне казалось, что она не отталкивает мою любовь. Целые дни я пожирал ее взглядом; ее глаза тоже иногда останавливались на мне; посмотрев на меня, она улыбалась… Увы, милый Тибо, я так радовался этим взглядам и улыбкам!.. Боже мой! Почему я не удовольствовался ими?
— Вот в чем дело, — философски заметил Тибо. — Человек ненасытен.
— Увы, да! Я забыл, что она мне не пара, и заговорил. Госпожа Поле страшно рассердилась, назвала меня маленьким оборванцем и большим нахалом и пообещала на следующей неделе выставить за дверь.
