Василий Ардаматский - Ленинградская зима
Утром видел, как его расстреливали. Полковник из трибунала зачитал приговор. Командир роты, в которой служил предатель, сказал: «На такую мразь фашисты и рассчитывают».
Это происходило рано утром в овражке. Еще не совсем рассвело. Ярко были видны только нижняя рубашка и бинт на руке приговоренного. Когда раздался залп, он вроде бы побежал, но сделал только один шаг.
Кто-то ногой спихнул его в яму…
Глава восьмая
Сентябрьское утро начиналось нежным прохладным рассветом. Черное ночное небо быстро светлело и становилось выше, в нем гасли последние звезды, исчезали аэростаты воздушного заграждения. Над городом чуть обозначилась протянувшаяся с севера на юг, похожая на тропинку гряда прозрачных облаков.
Где-то на крышах, в гулкой тишине пустого с ночи города переговаривались бойцы противовоздушной обороны. Казалось, разговаривали дома.
– Спокойная ночь, – сказал один дом женским голосом.
– Наверно, на подступах отбили, – сказал другой дом мужским голосом.
– Обстреливали близко к Исаакию… – сказал еще один дом.
– Опять у вас на третьем этаже в крайнем окне свет проглядывал, – сказал дом с другой стороны улицы.
– Подадим сегодня на штраф, а то и похуже, пусть знают…
Погромыхивали железные крыши – дежурные уходили с ночных постов. Старший лейтенант госбезопасности Дмитрий Гладышев в этот час на углу улицы Некрасова и Литейного проспекта принял дежурство у лейтенанта Дрожкина.
– Ну что? – спросил Гладышев.
– Домой вернулся в обрез, к самому комендантскому часу, бежал, бедняга, – ответил Дрожкин, потягиваясь в предвкушении сна.
– Работка, – недовольно проворчал Гладышев.
– Надо было идти в артисты, там совсем другое дело, – прищурился Дрожкин. – Ну, желаю…
Гладышев медленно шел по улице Некрасова к дому восемь, где на втором этаже – второе окно от ворот – жил Маклецов.
Особенно удобно подъезд дома восемь просматривается из садика, который дальше по улице Некрасова. И еще – из ворот на той стороне Литейного, где удобно было укрыться от дождя, а рядом из аптеки всегда можно позвонить в управление. И еще одно удобное место – баня, там у входа весь день толпятся люди.
Вот и дом восемь. Второе окно от ворот закрыто шторой. Дмитрий идет в садик и садится. Очень удачно стоит скамейка – с улицы ее не видно, а если чуть наклониться вправо, он видит всю улицу, видит дом восемь…
В 1939 году, окончив десятилетку, Дмитрий Гладышев отнес документы в педагогический институт и сел за учебники. За три дня до начала экзаменов его вызвали в горком комсомола.
Из горкома пятеро таких же, как Дмитрий, ребят отправились на Литейный, в Управление НКВД. Около часа они просидели в бюро пропусков. Ребята познакомились. Трое работали на ленинградских заводах, а двое, как и Дима, подали документы в вуз. Всем им тоже ничего толком не сказали в горкоме, но, в общем, все было и так понятно – в этот большой дом на Литейном их направили не случайно.
– Работа, слов нет, почетная, – сказал белокурый парень с Балтийского судостроительного.
– И материально должно быть прилично, опять же форма, – серьезно сказал маленький, очень красивый паренек.
Гладышев слушал разговор ребят и был уверен, что с ним-то произошло недоразумение, которое сейчас выяснится. И так уже три часа потеряно, придется сидеть над книжками ночью.
Наконец их окликнули из окошечка в стене и выдали пропуска…
С Гладышевым разговаривали двое. Один сидел за столом, и перед ним лежали институтские документы Дмитрия. Другой сидел сбоку на диване. Отвечая на их вопросы, Дмитрий поворачивался то к одному, то к другому, это сбивало с толку. И вопросы были странные, вроде: «Кто мужья всех твоих сестер?» А сестры замуж и не собирались еще…
– Я на тебя, Гладышев, виды имею, хочу в свой отдел взять, – сказал сидевший на диване.
– С тобой говорит начальник отдела товарищ Прокопенко, – пояснил сидевший за столом.
– В общем, Гладышев, картина такова: комсомол посылает тебя на работу к нам. Должен благодарить комсомол за доверие. А нам еще предстоит убедиться, достоин ли ты такого большого доверия. Станешь ты, Гладышев, чекистом. Будешь защищать от врагов завоевания революции. А время пришло опасное… – Прокопенко говорил, разделяя фразы короткими паузами. Дмитрий смотрел на него и видел только его глаза – светло-серые, с желтыми пятнышками вокруг зрачков. – И поскольку ты будешь служить в моем отделе, предупреждаю: все прощу, кроме халатной работы!
– У нас всякая халатность – это прямая помощь врагу, – добавил сидевший за столом.
Прокопенко встал. Он был чуть повыше Дмитрия, лицо у него совсем молодое, на щеках румянец, а виски седые. Военная форма ловко, даже щегольски, сидела на нем, сапоги сияли.
– Тебе все понятно, Гладышев? Чего молчишь?.. Впрочем, лучше молчи, говорить тебе еще нечего. Заполняй анкету и в понедельник выходи на работу.
Дмитрий хотел сказать, объяснить очень твердо и убедительно, что он работать не собирается, что он давно выбрал себе дело и решил только ему посвятить жизнь, он даже привстал немного, чтобы начать, но снова сел и сказал растерянно:
– Я же подал учиться.
– Вся жизнь у тебя впереди, успеешь и поучиться, – строго сказал Прокопенко.
Дима ничего не понимал, растерялся – как это можно, ведь никто не имеет права заставить человека делать что-то против его воли! Он уже решил сказать об этом, но вместо этого произнес невнятно:
– Я без отца не могу…
– Что ты не можешь?
– Решить не могу.
– А я с твоим отцом уже разговаривал, – ответил Прокопенко, и его светлые глаза засмеялись. – Что мог сказать кадровый питерский рабочий, который сам в восемнадцатом служил в ЧК? Сказал: раз надо, сын будет у вас работать.
И началась служба… Дмитрия прикрепили к опытному работнику старшему лейтенанту Григорию Борину, и они вместе наблюдали за одним приезжим немцем.
В половине девятого утра они ждали его на площади перед гостиницей «Астория», Борин сидел в садике перед зданием немецкого консульства, а Дмитрий стоял между колонн Исаакиевского собора. Ровно в восемь тридцать немец выходил из консульства, останавливался, смотрел в небо, потом на ручные часы, поправлял серую шляпу и медленно шел в сторону Исаакия, по-журавлиному ступая длинными ногами. Когда он подходил к собору, Борин уже встречал его с другой стороны собора. А в это время Дмитрий быстро шел к набережной и ждал немца там. Сменяя друг друга, они провожали его до самого Эрмитажа. Недалеко от служебного входа, которым пользовался ученый, в здании дворца была ниша, там они и ждали своего немца. Борин не терял зря времени, рассказывал Дмитрию различные истории из своей богатой практики, учил его, что надо делать, чтобы быть на улице незаметным, как вести себя в густой толпе или, наоборот, на открытой местности, где каждый человек как на ладони.
