Василий Немирович-Данченко - Вызов Хатхуа
— Ну, Амед! Если он убьёт тебя, я твой мститель! — сказал Мехтулин.
Кнаус только пожал ему руку…
Амед медленно двинулся навстречу Хатхуа… Они три раза должны были так проехать один мимо другого, меряя друг друга глазами и не опуская их под взглядами противника. Даже кони их исполнились ненависти. Тот, который был под князем, норовил схватить зубами Амедова. Хатхуа тронул своего нагайкой, и он успокоился. Ещё два раза они проехали один мимо другого, — не отрывая глаз от глаз врага, — и вдруг, отделившись в разные стороны, мгновенно повернули коней и с криком: «Аллах, Аллах, Аллах!» — ринулись один на другого. Кони их столкнулись мордами. Изо рта у того, на котором сидел елисуец, хлынула кровь. Хатхуа выстрелил и сорвал папаху с Амеда, — выстрел того пролетел мимо. Оба выхватили кинжалы, но было поздно, — кони их унеслись в разные стороны. Опять оба повернули их и с тем же криком: «Аллах, Аллах!» ринулись в роковую встречу. Амед заметил в самый последний момент, что в руках у Хатхуа не кинжал, а широкая кабардинская шашка. Он мгновенно отпрянул в сторону, и лезвие противника, прозвенев, рассекло кованную серебром луку Амедова седла. Опять лошади их разъединились… Амед выхватил свою шашку, но рука его вдруг скользнула по её рукоятке, и перед самым столкновением с Хатхуа шашка, точно кто-нибудь ударил по ней, вылетела вон. Мгновенно — Амед почувствовал себя безоружным, и тотчас же в ушах его прозвучал голос девушки: «В смертельной опасности вспомни Христа Иисуса!» Елисуец уже не помнил, когда он успел проговорить: «Исса! Дай мне победу, спаси меня, и я уверую и поклонюсь Тебе!» И, сам не зная зачем, он употребил нежданно для Хатхуа ловкий горский приём, перевернувшись головой под брюхо своего коня. Оружие Хатхуа вонзилось глубоко в седло его, так глубоко, что ранило лошадь в хребет, и та взвилась. Этим моментом воспользовался юноша и с ловкостью пантеры уцепился за подпругу лошади Хатхуа. Когда раненый конь унёсся вперёд — Амеда на нём не было. Хатхуа, думая, что его враг там, хотел повернуть за ним, но его племянник в это время с дьявольскою ловкостью и силой схватил его за ногу, — и когда князь очнулся, руки Амеда сжимали его горло, а ноги перевили его стан.
— Ты мой теперь! — хрипел елисуец с налившимися кровью глазами. — Ты мой теперь!.. Скажи! Ведь, ты бы убил меня?..
— Рази скорей!.. Не тешься, мальчишка!.. Аллах дал тебе победу, не оскорбляй меня твоими словами; бери кинжал и бей в сердце, если у тебя осталась честь.
— Аллах… Нет, не Аллах… Не Аллах…
И вдруг, точно из бесконечной дали, в ушах елисуйца прозвучал нежный, кроткий голос Нины… Он вспомнил, что она тогда рассказывала ему про Иссу. «Исса одним движением руки мог уничтожить мир, а Он тихо терпел поношения, обиды, побои»… Руки его ещё давили Хатхуа, а в голове у юноши звучали последние слова Нины: «Он с креста прощал Своих врагов и приказал всем прощать… Он дал тебе победу сегодня, — ты ведь к Нему обратился… Он тебе, слабому юноше, бросил в руки лучшего витязя Чечни и Дагестана, — неужели ты забудешь Иссу?..» И вдруг, совсем неожиданно, позади Хатхуа прозвучал нервный, вздрагивавший голос Амеда:
— Слушай, дядя, что я скажу тебе!.. Ты — брат моей матери… Я — твой племянник. Ты знаешь, я не трус, и победа в моих руках… Я мог бы убить тебя, и все в горах сказали бы, что я поступил хорошо, но… Я не хочу этого… Душа моя полна любви к тебе в эту минуту.
Он разжал руки.
— Бери свой кинжал и рази меня, если хочешь… Моя рука не подымится на тебя. Прости мне обиды и забудь!..
Хатхуа круто обернулся в седле… Амед соскочил вниз и стоял перед ним.
— Послушай, Амед… Я не в долгу у тебя за жизнь, которую ты дал мне сейчас…
— Почему?
— Ты заплатил за отца… Полтора месяца назад я встретился с ним над безднами Шайтан-Булаха и пощадил его так же, как ты меня сегодня. Прощай, будь счастлив!.. Скажи матери, — когда кончится война, я приеду к ней с роднёй и дарами. Тогда я буду рад встретить тебя… Прощай и будь счастлив!..
Амед поймал своего раненого коня и вскочил в седло.
— Исса! Исса! Так ли я поступил, как Ты велел?.. Доволен ли ты мною, Бог Нины и… и… и мой Бог?..
— Зачем ты не убил его? — накинулся на него Мехтулин.
— Довольно того, что он был в моих руках, и я мог убить его! — и он таким светлым взглядом обдал Мехтулина, что татарин, не понимавший такого великодушия, потупился.
— Вы поступили как рыцарь! Я вас и почитаю за такового, — торжественно приветствовал его Кнаус.
Нину Амед застал у неё… У девушки не было сил во время боя оставаться на башне.
— Вы убили его… Вы живы, не ранены? — кинулась девушка к Амеду.
— Нет… Не убил… Ты говорила: «Христос одним движением руки мог истребить мир и терпел»…
Слёзы брызнули из глаз девушки.
— Твой Бог — мой Бог… Ты христианка, — и я хочу быть, ради тебя, христианином… — звучало в её ушах.
1902
