Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — монарх
Впереди пышно одетый юноша с развевающимся знаменем, следом трое ухитряющихся сидеть даже в седлах особенно гордо и красиво, словно на тронах, тоже молодые и спесивые, не забывающие о своем достоинстве, что переходит в гордыню.
От шатра быстро примчались мои телохранители. Зигфрид во главе, еще мордастее и широкоскулее, с той поры как встретил и взял под защиту ту ведьмочку Скарлет Николсон, в боках раздался, живот выпирает, но все еще быстр и силен.
Он быстро и зорко огляделся по сторонам, взмахом руки велел двоим дюжим орлам встать от нас с Альбрехтом справа и слева.
Мы выждали, когда прибывшие остановят коней, вперед выехал тот юноша, одетый крикливо, но сейчас все крикливо и ярко, мне даже нравится, праздничное настроение так необходимо в это мрачное время.
Костюм расшит золотом, но привлекает внимание не одежда, а шляпа: широкополая, прошитая золотыми нитями и украшенная драгоценными камнями, а сверху еще и развевается целый веер тщательно окрашенных во все цвета радуги перьев.
Они красиво и величественно заколыхались, когда всадник соскочил на землю и бодрой пружинящей походкой направился к нам.
Его спутники спешились, но остались у коней.
— Граф Дэниэл Самантер, — представился он. — Послан герцогом Джефферингом к ее величеству королеве Ротильде Дрогонской.
Я промолчал, Альбрехт заметил строго:
— Граф, у вас в самом деле великолепная шляпа. Мы все уже оценили. И фасон, и драгоценности. Я еще не видел изумрудов такого размера и чистоты! Однако перед Ричардом Завоевателем положено снимать головные уборы. Даже такие.
Он в изумлении приподнял по-женски красивые дугообразные брови.
— Но я из рода Гарнарда Ричардсона!
Я промолчал снова, Альбрехт поинтересовался:
— Ну и что?
— В королевстве Мезина, — сообщил граф с великолепным пренебрежением, — было два древних рода, представителям которых даровано триста двадцать пять лет назад право не снимать головные уборы в присутствии короля. Но один пресекся семьдесят лет тому, а наш — нет!
— И что? — повторил Альбрехт.
— Я граф Дэниэл Самантер, — повторил он победоносно и попытался посмотреть на нас обоих свысока, не делая разницы. — Представитель первого и самого славного рода, который обладает этим правом!
Альбрехт хмыкнул, повернул голову ко мне. Не двигаясь, я произнес холодно и отчетливо:
— Мне кажется, король, даровавший вашему роду это право, давно умер.
Он выпрямился, сказал с благородным негодованием:
— Но право есть право!
— Это не право, — сообщил я, — а некая дурь. Я не собираюсь поддерживать замшелые обычаи, тормозящие прогресс и всяческий гуманизм. Снять шляпу!
Граф вздрогнул, рука уже дернулась вверх, но опомнился, выпрямился еще больше и сказал дерзко:
— Наши старинные привилегии…
Я взглянул на Альбрехта, тот кивнул Зигфриду. Мой телохранитель без замаха, но с таким удовольствием сбил шляпу с головы представителя древнейшего рода, что у того от мощного подзатыльника едва голова не оторвалась от тонкой шеи.
Я сказал в пространство перед собой:
— Если этот мезинский дурак еще раз не снимет головной убор, каким бы тот ни был, в моем присутствии или в присутствии королевы… то на первый раз хорошенько выпороть на площади у позорного столба, а если повторится… повесить сразу же без замены штрафом. А сейчас выбросите его прочь.
Ничего не понимающий граф не успел пикнуть, как его подхватили под руки и бегом почти вынесли, ноги волочились по земле. Исчезли надолго, видимо, слово «выбросить» поняли как выбросить вообще из дворца во двор, а то и вообще за пределы двора на городские улицы. Но так как мы не во дворце, только из шатра вышли посмотреть на Маркус, то даже и не представляю, как бдительные стражи поняли простое и как бы понятное слово «выбросить».
Я повернулся к его замершим спутникам.
— Мезина должна быть сильной, — произнес я жестко, — богатой и процветающей! Это будет доступно только при гуманном прогрессе, высокой культуре и отказе от диких привычек. Тот, кто соблюдает закон, всегда будет под его защитой. Кто не соблюдает… чтож, не завидую тому, кто воспротивится.
Один из прибывших вместе с графом, слишком тугодумный, чтобы понять изменившиеся реалии, промямлил растерянно:
— Но ведь ее величество королева Ротильда…
Я развернул и посмотрел на него в упор.
— Вы говорите о моей жене?
Он открыл рот для ответа, посмотрел на меня и медленно закрыл. Кажется, и до него наконец-то дошло, что это Ротильда моя жена, а не я ее муж. И хотя в математике не один ли хрен, но в реальной жизни как бы очень даже не совсем.
Телохранители сдержанно улыбаются, простодушный Зигфрид расхохотался во весь голос.
Альбрехт покачал головой.
— Жестоко.
— Находите? — поинтересовался я.
— Старинные привилегии, — пробормотал он, — пользуются уважением. И почтением. Это же в память о заслугах предков!
— Заслуги предков принадлежат Отечеству, — сказал я высокопарно, — а не отдельным всяким нахлебникам… Ишь, прадед совершил подвиг, может быть, даже погиб, а дивиденды получает внук?
Он усмехнулся.
— Но род один…
— Каждый отвечает за себя, — отрезал я. — Так и в Писании сказано. Нечего жить заслугами предков! Никаких привилегий.
— Кроме тех, — сказал Зигфрид, — которые установит Ваше Величество.
Я кивком указал на него Альбрехту.
— Слышишь глас народа?
— Ваше Величество, — ответил Альбрехт с укором, — это само собой разумеется. Не стоило даже упоминать о такой очевидности!
Ротильда, вся в пышных и красных, как закатное небо, волосах, сидит в ночной сорочке на краю кровати и быстро просматривает бумаги. Услышав шорох откидываемого полога, вскинула голову, лицо осветилось такой искренней радостью, что я усомнился, будто в самом деле уже знаю пределы женских хитростей и притворства.
— Мой король, — проговорила она счастливо, — уж прости, надо было сперва одеться…
— Не так уж и надо, — великодушно сказал я. — Ты хороша даже в рубашке, которая все равно ничего не прячет.
— Ах, Ваше Величество!
— Ротильда, — сказал я серьезно. — Мне надо отлучиться по делам службы.
— Службы?
— Я служу королем, — напомнил я, — не забыла? Так что увидимся не совсем скоро… Ох, да не ликуй так уж откровенно, это же обидно.
Она вскрикнула:
— Ваше Величество! Какое ликование, я безумно огорчена!
— Вижу, — сказал я, — вся расцвела моментально.
— Ваше Величество, — запротестовала она, — я обижусь.
