Юрий Тарский - Искатель. 1968. Выпуск №3
— Вы педант, Вильке, как и все немцы. А мы — бизнесмены. Мы умеем рисковать, вкладывая капитал. Это будет неплохой бизнес. Я в это верю. Разговор один: кладете на стол списки вашей агентуры в России. Проверенные. Точные. И без — как это? — ага, без дураков.
— Взамен? — спрашивает Вильке.
— Ранчо в Южной Америке. Пятьсот тысяч, которые вы просите. Кажется, ол райт?
— Какие гарантии?
— Мое слово и чек.
Медленно вертятся крошечные магнитофонные кассеты. Гаджи стоит, облокотясь на еле-еле звучащий приемник. Не глядя, нащупывает ручку, хочет его выключить, но случайно поворачивает регулятор в другую сторону. В комнату врывается голос из эфира: «У нас общий враг — имя ему фашизм».
Гаджи смотрит на светящуюся шкалу приемника, затем на магнитофонные кассеты. Томсон продолжает:
— Мое слово и чек. Потому что у нас с вами общий враг, коммунизм. Мы делаем одно дело, Вильке. Но вы оказались слабаками. Мы выручим вас. Мы не допустим, чтобы владычествовала бредовая идея равноправия. Наша общая цель, Вильке, уничтожить…
Голос Томсона и голос в приемнике прозвучали почти одновременно.
Диктор: «…фашизм».
Томсон: «…коммунизм».
Гаджи замер. Его широко открытые глаза смотрят в одну точку. Гнев, великий и справедливый, закипает в нем.
Из приемника уже льются звуки фокстрота.
Гаджи выключает его.
А магнитофонные кассеты продолжают свой бег по кругу.
Диктует Томсон:
— И не всякая шваль. Мне нужны люди, которые не боятся ничего на свете. Больше всего они должны любить деньги. Других мне не надо.
— К чему прописные истины? — обижается Вильке. — Мы отлично понимаем что к чему.
— Ол райт!
— Меня интересует техника передачи списков.
— Можете выбрать любой способ.
Магнитофон замолчал.
61Гаджи подошел к телефону, снял трубку, долго держал ее в руке. Все-таки набрал номер.
— Доброй ночи. Мне необходимо вас видеть.
— Вас плохо слышно.
— Но откладывать нельзя ни на день, — он сказал это и положил трубку на рычаг.
— Наверное, неправильно соединили, — сказала Анна Мария, отодвинув от себя телефон.
— Абсолютно правильно, — ответил Фрикке. — Как жаль, что улетел фон Боргман. Он бы с тобой поговорил по душам. Впрочем, ты еще будешь иметь это удовольствие. Я рещил отправить тебя в Берлин.
— Не понимаю?
— Зачем строишь из себя дурочку? Почему ты тайком от меня входишь в контакт с Вильке? Хватит водить меня за нос. Помни, ваш Канарис закончил в петле.
— Ты болван, Фрикке, и у тебя мания предательства.
— Зачем ты встречаешься с человеком, которого сбила машина?
— Я сказала, что ты болван. Добавить нечего, к сожалению.
Анна Мария подошла к окну. Улица, освещенная огнями реклам, была пустынной. Она смотрела на улицу, словно прощаясь с ней навсегда — оставалось слишком мало шансов. Но в то же время вряд ли Фрикке мог доказать обоснованность своих подозрений.
— Не вздумай выкинуться, — предупредил Фрикке.
— Ты не логичен, как женщина. Если мне надо с кем-то встретиться, разве я могу до этого покончить с собой?
Фрикке размышлял.
— Ты встретишься с ним обязательно. В моем присутствии.
Анна Мария повернулась к нему. Она рассмеялась:
— Именно так мы и поступим.
62В этот день Гаджи нарушил непреложный закон конспирации: пошел на связь вопреки согласию Анны Марии. Он нарушил азбучную для разведчика истину, ибо то, что говорил Томсон, потрясло и ошеломило его. Теперь Гаджи нервничал, ожидая свидания все в том же кафе — за столиком под полосатыми маркизами.
Анна Мария укладывала свой багаж. Вещей было немного: два чемодана, большой и маленький.
— Я сяду за руль, — сказал Фрикке.
— Пожалуйста, — голос Анны Марии был любезным.
«Опель» тронулся.
Гаджи уже перешел на другую сторону улицы. Он перешел сюда потому, что боялся — вдруг машина промчится мимо и Анна Мария не заметит его.
Его заметил Фрикке.
— Твой клиент ждет. Возьмем с собой.
Анна Мария молчала.
— Ты представишь меня своим сообщником, человеком, который заменит тебя, — сказал Фрикке. — Или… Ясно?
— Что может быть яснее? Если он тебе нужен — бери. Но имей в виду, я знаю его столько же, сколько и ты.
Фрикке остановил машину и открыл дверцу.
Что было делать Гаджи? Бежать? Значит, с головой выдать Анну Марию. Прикинуться оказавшимся здесь случайно? Бессмысленно.
— Рад видеть старую знакомую, — сказал он, натянув улыбку, и плюхнулся на заднее сиденье. — Покатаете?
Он понимал, что делает что-то не так, но отхода уже не было: он играл ва-банк.
Фрикке нажал на стартер.
Какое-то время ехали молча. Выбрались из города на шоссе. Мимо неслись глухие глиняные дувалы, скрывающие домики.
Молчание стало тягостным.
Анна Мария рванулась к Фрикке, обхватила его шею, пригнула голову.
— Стреляйте!
Фрикке растерялся: нападение было неожиданным. Потому что внимание сосредоточилось на изгибе дороги, да и руки его были заняты рулем. Через секунду он нажал тормоз и ударил Анну Марию, отбросив ее к дверце. «Как можно было допустить, чтобы этот сел сзади», — подумал Фрикке.
Гаджи понял команду.
Грохнул выстрел.
Фрикке обмяк. Машина вильнула в сторону, но, перекинувшись вперед, Гаджи успел перехватить руль.
Анна Мария была без сознания. Струйка крови сочилась около виска.
Тело Фрикке мешало Гаджи вести машину. Анна Мария приоткрыла глаза.
— Перебросьте тело назад.
Одной рукой, придерживая руль, Гаджи с трудом перевалил труп через спинку сиденья.
— Как вы?
— Пройдет, — она посмотрела на себя в зеркало, принялась стирать с лица кровь.
— Это страшно.
— Одним мерзавцем меньше… На мосту надо сбросить. Не останавливаясь.
«Опель» шел по самому краю горбатого моста. На мгновенье приоткрылась дверка. Тело Фрикке полетело в воду.
— Другого выхода у нас не было. Он конвоировал меня в Берлин.
— То есть? Провал?
— Он заподозрил…
— Из-за меня?
— Может быть…
— Куда же мы едем? Вам нельзя возвращаться в Германию. Отсюда можно уйти через границу.
— Я не имею права без команды сложить оружие. Я — солдат, понимаешь.
— Но гестапо.
— У них нет доказательств. Единственный обвинитель там, — она посмотрела вниз, где река несла свои желтые воды. — Я сообщила в центр. В Берлине меня, наверное, встретят… А теперь о том, что вы — мальчишка. Помните, законы конспирации писаны и для вас. Я же сказала: не являться.
